Неожиданно пришла новая власть.
Боря по воле родительской в школу не пошел. Сидел в своей комнате и аккуратно рисовал цветочки. Папа и мама целыми днями о чем-то разговаривали. Иногда разговор их переходил в спор, мама даже повышала голос на папу, а затем она начинала тихонько плакать.
Потомственный банкир Григорий Хараш и жена его Фрида не могли прийти к одному мнению, как поступить правильно в сложившейся не простой обстановке. Фрида предлагала бежать. Но куда? Григорий знал, что путь на запад отрезан войсками. Жена предлагала выбраться из города и поселиться в местечке у своих знакомых. Фрида не могла даже представить себе, что если бы ее муж согласился на ее предложение, то после прихода оккупационных немецких войск вся ее семья погибла бы вместе с остальным местечковым еврейским населением…
Отец Григория, дедушка Бори, предусмотрительно вел свой банковский бизнес, и поэтому имел в каждом местечке и в каждом небольшом городке своих агентов, которые в базарные дни скупали золотые монеты. После смерти отца Григорий поступал так же: скупал золотые монеты и переправлял их в швейцарский банк.
Был бы Григорий немного осмотрительней и более вникал в политические вопросы, давно уехал бы с семьей в Швейцарию. Но в его жизни на первом месте стоял бизнес. Тем более что в последнее время в Западной Белоруссии население начало беднеть, и поэтому увеличилась продажа золотых монет. У Григория доходы удвоились.
Отец Бори, дедушка, а также прадед по отцовской линии занимались финансовыми сделками, а потом стали банкирами. Родители с самого детства учили своего единственного сына родовому ремеслу. Боря к восьми годам был прилежен и смышлен и уже твердо знал свое место в жизни. Папа часто приглашал его в свой кабинет и объяснял, какую роль играет та или иная бумага в банковском деле. После базарных дней вечером они вместе тщательно изучали и оценивали каждую золотую монету. Родители Бори были очень рады, что их сынок способный и сам не по-детски проявляет интерес ко всему, что касается банковского дела, особенно к золотым монетам. Мальчик мог часами возиться с ними, рассматривать каждую монету через лупу, проверять ее вес…
Вечером, после ужина, Борю в свой кабинет пригласил папа. Отец полушепотом стал объяснять своему сыну: «Наша семья обладает огромным состоянием. Около двадцати миллионов в Российских золотых червонцах, а также и в золотой монете других государств лежат на банковском счету в Швейцарии. Сынок, для нашей семьи настало лихое и опасное время, и одному только Всевышнему известно, чем эта сложившаяся политическая обстановка обернется для нас. Поэтому, Боря, ты должен выучить на память код и шифр, через которые ты сумеешь в Швейцарском банке получить доступ к семейным накоплениям». В кабинет, постучавшись, вошла мама. У нее в руках был небольшой поднос, который она поставила на письменный стол отца. Отец продолжил: «Сынок, ты только не бойся и не стыдись, мы сейчас с мамой выколем тушью на внутренней стороне твоего бедра, в складке, код и шифр. Но, несмотря на то, что код и шифр будет всегда с тобой, ты должен знать его на память». Когда все было завершено, отец еще некоторое время показывал сыну, как с помощью зеркала нужно правильно прочесть написанное. Мама, уходя из кабинета мужа, подумала: «Мой ты сынок, какой ты терпеливый, сдержанный и умный».
Утром в доме банкира Григория был обыск. Потом хозяина увезли. Несколько дней и ночей проходил допрос, очные ставки. Какая-то возня в банке, потом опять сырой подвал и опять допросы. Григорий старался отвечать быстро, но осмысленно. Он с разбитой губой и помятыми боками набрался сил и смелости предложить свои услуги банковского работника.
Под утро Григорий на руки получил предписание, в котором было указано, чтобы он с семьей был на вокзале к одиннадцати часам. Побитый и униженный бывший банкир шел домой, в нагрудном кармане у него лежала бумага, которая являлась путевкой в новую неизвестную жизнь.
Когда Фрида узнала, что через несколько часов им нужно уезжать, бросая дом и нажитое добро, она зарыдала, и начала причитать. Она причитала так, как может причитать только еврейская женщина. Фрида причитала, вспоминая всех. Она в эти горестные минуты вспомнила даже царя Давида и кротость его.
Расстроенные Григорий и Фрида даже не подозревали, что их семье выпала неожиданная удача.
С большой жалостью соседи евреи смотрели на отъезд семей бывшего банкира и его соседа, бывшего владельца скотобойни. «Вай, вай, какое горе: их же высылают в Сибирь». Соседи искренне жалели их, а сами и не подозревали, что совсем скоро немецкие войска оккупируют территорию Белоруссии. Интеллигентные господа из Германии сгонят всех евреев в гетто, а потом партиями, якобы отправляя за границу, погонят составы в концлагеря, где разделят их на группы, постригут, разденут наголо и живьем сожгут в немецких крематориях. Волосы их повезут на заводы в Германию, а пеплом из крематориев немецкие бюргеры будут удобрять свои земли. Знали бы провожатые об этом, в ту же минуту бросили бы все и пешком пошли в далекую сказочную Сибирь. Но они не знали, что происходит с их народом в Германии и на территориях, оккупированных немецкими войсками. И им об этом никто не говорил. Поэтому они, провожая семью банкира Григория и семью владельца скотобойни Мойши, искренне сопереживали им, но каждый из провожатых глубоко в душе радовался, что их семью не затронуло это страшное разорительное горе…
Ранним сибирским утром на железнодорожной станции семью Григория и семью Мойши посадили на подводы и повезли по узкой дороге через густой лес. Григорий с Мойшем переглянулись и сразу поняли друг друга, они заметили и были удивлены, что вооруженная охрана отсутствует. Сопровождали их два бородатых старика, которые без всякой злобы разговаривали с ними.
Григорий услышал гудок паровоза и подумал: «Целый состав с высланным народом пошел дальше вглубь Сибири». Не знал Григорий, что начальник конвойного эшелона Либерман, рассматривая разнарядку на две семьи, которые он должен был ссадить на следующей станции, решил для себя: «В эшелоне есть две еврейские семьи, пусть себе работают вместе. Да, видимо, берут эти две семьи не для лесоповала. Где бы ни работали они, такую строгую норму, как в лесу, выполнять не нужно. Будут жить среди местного населения, так кусок хлеба себе сумеют заработать»…
Приехали в деревню к середине следующего дня. Бывшего хозяина скотобойни Мойшу с его многодетной семьей председатель поселил в небольшом, но достаточно пригодном для жилья стареньком домике. Семью Григория поселили в заброшенной бане около реки на окраине деревни. На обустройство быта дали два дня.
Председатель только удивлялся: «Это ж надо, кого прислали: мясника и учетчика?!». А он несколько раз звонил в Москву, просил брата похлопотать, чтобы в его распоряжение прислали двух хороших кузнецов.
Был хороший кузнец в деревне, да ушел в армию, а назад не вернулся. Видимо, женился где-то и остался в новых краях. А второй кузнец-умелец в прошлую зиму на рыбалке провалился под лед и сильно простыл. Пролежал на печи до весны бедолага и отошел. Осталась вдова да четверо подростков. «Подковать коня ребята, конечно, смогут, а вот борону или плуг настроить – это еще вопрос», - думал председатель.
Григорий в деревне быстро сориентировался. Сразу понял: в этой глухой деревушке главная власть – председатель и дежурный в конторе, который, видимо, и живет около телефона.
Здоровяку Мойшу определили быть молотобойцем, Григория – учетчиком, женщин – на общий наряд.
Колхоз занимался овцеводством. Основная продукция, которую нужно было сдавать государству, – мясо, шерсть, шкуры и каракуль.
Через неделю работы Григорий читал председателю свой анализ, какой будет в следующем году примерный выход мяса, шерсти, овечьих шкур и каракуля. «Ты постой, не торопись. Чтобы все переписал и срезал все показатели наполовину. А эти расчеты отдашь мне, и чтобы все было тихо». Вечером этого дня Фрида варила баранину. Вся семья сидела около печки и с жадностью смотрела на котел, из которого так ароматно пахло. «Хорошо, сынок. Мясо кушать будем каждый день. Фрида, у твоего Григория голова работает», - не переставая, разглагольствовал глава семьи.
Через неделю Григорий с семьей переселился в отремонтированный добротный дом. Председатель уразумел, кого он приобрел. Это тебе не кузнец! «А если Григорий против рожна пойдет? Пусть только шелохнется, утопим – и концы в воду. Кто искать будет воркугана, да еще врага народа?» - размышлял председатель, успокаивая себя. Мысли навязчиво лезли в голову, и председатель продолжал размышлять: «Что с отары иногда баранчика берем для себя, для народа, так они своим трудом заработали это поощрение. Все-таки было спокойно, когда в деревне чужаков не было, а сейчас нужно смотреть в оба».
Вскоре началась война. Каждый месяц кого-то призывали в армию. Деревня потихоньку пустела.
Осень. 1943год.
Выпал первый снег. Утром в конторе по приказу председателя собралось несколько мужиков. Дежурного отправили домой отсыпаться.
Председатель взял со стола бумагу и начал: «Вот, мужики, у нас неприятности какие. Это только нужно придумать такое. С района пришел приказ. Сдать государству дополнительно три тонны баранины. Придется маточное поголовье под нож. Вы же, друзья, знаете, что эта близорукость чревата последствиями». Мужики опустили головы и молчали. Молчал и председатель.
Открылась дверь, в контору вошел Григорий. Григорию предложили сесть около порога. Мужики с недоверием косились на него: чужак, веры ему нет.
Григорий сидел и что-то считал, а потом посмотрел на председателя и сказал: «Не исключено, что если вы к определенной районом дате не выполните дополнительный план по сдаче мяса, сюда сразу понаедут уполномоченные по заготовкам продовольствия. Мое предложение следующее: в каждом дворе у хозяина забрать всех баранов, выборочно забрать баранов из колхозной отары. Я подсчитал, что этого количества хватит для выполнения плана». Мужики еще ниже опустили свои головы, в глазах заискрились злобные огоньки. Кулаки сжались до боли. Каждый думал: этому чужаку не дожить до следующего дня. Григорий продолжал: «Половину колхозного маточного поголовья раздать по дворам». Когда мужики услышали об этом, они медленно начали подниматься. В одну минуту контора заполнилась разноголосицей, в которой слышалась радость. Больше всех радовался председатель.
На следующий день закипела работа. Председатель и Григорий были в конторе и аккуратно записывали вес каждой отдельной туши.
Зазвонил звонок. Председатель поднял трубку. Внимательно слушал, а потом ответил: «Да, он у нас со своей семьей. В данное время он находится в конторе рядом со мной».
Григория Хараша и его семью с самого начала года искали во всех поселениях и во всех лагерях Сибири.
Председатель дал телефонную трубку рядом стоящему Григорию. Григорий дрожащей рукой взял ее и дрожащим голосом поздоровался. «Вы Григорий Хараш, банкир из Западной Белоруссии?» - «Да». Разговор продолжался несколько минут. Спрашивали, знаком ли он с некоторыми банкирами, которые проживают за границей, в том числе и в Швейцарии. Григорий ответил положительно.
На втором конце телефонного провода кто-то вежливо сказал: «Приезжайте быстрее вместе со своей семьей. Мы вас очень ждем».
Среди названных банкиров была фамилия очень для него знакомая. Григорий сделал вывод, что специальные органы докопались и знают, что у него в Швейцарии в банке лежит семейное вековое накопление золотых монет. Разум как будто кто-то запломбировал свинцовой пломбой, и поэтому думать о чем-то другом Григорий уже не мог. В висках стучало, и была одна только навязчивая мысль: «Знают, знают. Все потерял, какая беда»…
Бывший банкир Григорий Хараш и представить себе не мог, что по предложению его знакомых финансистов он был введен в группу для поддержки фронта. Группа вначале должна была выехать в США, а потом в другие государства для сбора денежных средств для помощи фронту.
В Москве для Григория Хараша была подготовлена квартира, а его жена и сын были поставлены на ежемесячное довольствие. Но этим перспективам в судьбе Григория Хараша совершиться было не суждено.
Домой пришел совсем подавленным, бледным и, кажется, постаревшим. Жена его Фрида, когда увидела мужа, невольно села на лавку и что-то хотела сказать, но из груди ее вырывался один только хрип.
К вечеру кое-как оправились от неожиданного потрясения и всей семьей, втроем, начали обсуждение сложившейся обстановки. «Жена моя Фрида и сынок Боря, прямо вам скажу, что я не выдержу, когда меня начнут пытать, и сразу выложу им код и шифр», - сказал Григорий и отвел взгляд от своих родных. Разговаривали тихонько и старались не обидеть друг друга.
Григорий, как банковский работник, знал цену каждой бумажки. Составляя вместо председателя различные отчеты, доверенности и сопроводительные документы, Григорий накопил много чистых официальных бланков, заверенных подписью председателя и печатью колхоза.
«С документами все будет в порядке, завтра, как стемнеет, уйду в сторону вокзала. В этой войне по всем признакам проиграет Германия. После войны буду в Одессе, по пятницам с пяти до восьми часов вечера буду ждать вас около арки дома, в котором живет наша тетя Фима. Если Германия возьмет верх, встретимся в Харбине. Буду ждать каждое воскресение утром у православного храма.
Завтра с бараниной не справятся, так что обоз пойдет через пару дней. Спешить не станем, подготовимся тщательно».
Боря помогал маме. Тысячу рублей положили в кошелек, остальные вшили в пиджак. Бриллиант в шесть карат вшили в нательную рубашку.
Григорий готовил документы, а когда все было готово, сел за расчеты. Он знал, сколько ему нужно сделать километров в час, сколько ему придется делать остановок. Все рассчитал. Решил из продуктов взять с собою только бараний внутренний жир и то не более трех килограммов. В колхозе работа кипела. Мужики хвалили ссыльного Григория за его находчивость.
Председатель сидел в конторе и распределял мужиков, которые будут сопровождать обоз. На каждый воз необходимо не менее трех человек. Один должен управлять повозкой, а двое быть наготове, отстреливать волков. Со всех сторон тайги к деревне на запах крови собралось несколько стай волков. Сегодня бабы видели даже медведя- шатуна. Это неплохо. Будут мешать друг другу. Волк и медведь – враги.
Григорий, как только стемнело, поцеловав жену и сына, стал на лыжи и бодро пошел в сторону железнодорожной станции.
Фрида и ее сын Боря стояли на крыльце. На морозце легко дышалось, но на душе было беспокойно. «Мама, папа наш ушел, а мне кажется, что он пошел нам навстречу». – «Да, мой сынок». Постояв еще немного, Фрида хотела уже войти в избу. Но где-то там, за огородами, около самого леса раздался страшный крик человека. Фрида узнала предсмертный голос Григория.
В деревне пошел слух, что Григория волки утащили, прямо из деревни. В следующую ночь несколько мужиков ходили по деревне с ружьями. Вдалеке был слышен волчий вой.
Председатель позвонил в район и доложил, что Григория Хараша разорвали волки. Он также доложил, что дополнительный план по мясу выполнен: «Отправить баранину нет возможности, не хватает стрелков для охраны обоза. Пришлите обоз за бараниной и не менее пятидесяти стрелков. Вокруг деревни волки. На запах крови пришел даже медведь-шатун. По ночам мужики делают обход по деревне, а около склада с мясом дежурят днем и ночью»…
Фрида с сыном Борей месяц прожили кое-как на продуктах, которые запас покойный Григорий. Потом стало жить сложней, но голодом это не назовешь. Кошерная пища была только в мечтах. Боря умудрялся ловить в петли беляков. Ставил ловушки на белку. В самые морозы нерестовал налим. Все шло в пищу. Только бы выжить. Боря весной поймал щуку, которая завесила семь килограммов. Фрида умела обращаться с этой рыбой. Она знала пять способов фаршировки щуки. Фрида и ее сын несколько дней праздновали.
Быстрее бы кончилась война.
Помимо школы Фрида сама учила своего сына, вкладывая в него знания. Нужно думать о будущем мальчика.
Мать и сын планировали после войны, как немного поутихнет, совершить побег. Оба собирали информацию, все, что касалось побега. Подробно рассказывали друг другу услышанные истории о побегах. Фрида полезную информацию подробно записывала, а потом анализировала ее. Покойный муж ее Григорий мог бежать зимой, но не в то время, когда шла заготовка баранины. Фрида знала, какие продукты нужно взять с собой, чем нужно обработать одежду, чтобы запах не привлекал голодных волков. Фрида знала, что самое удобное время для побега – это время, когда спадет весенний паводок, и земля просохнет. Знал о тонкостях побега и ее сын Боря.
Когда война закончилась, потихоньку начали возвращаться мужики. Деревня загуляла. Но зависти и отчаяния было больше, чем радости, поэтому пили все, и мужики, и бабы. Пили и проклинали войну.
Начало лета 1946 года.
Фрида решила, что побег будет наверняка удачным, если тихонько уйдет в побег Боря со старшим сыном Мойши. Но разговор об этом завела не Фрида, а бывший владелец скотобойни Мойша. Фрида после предложения бывшего соседа почти неделю напряженно думала, взвешивала все за и против, и пришла к такому решению: «Ребятам будет легче совершить побег в то время, когда молодежь едет поступать в учебные заведения».
Пейша, сын Мойши, был старше Бори на два года и крупнее телосложением.
Ребятам подготовили проездные документы. У обоих были новенькие листы-аттестаты за семь классов. Ребята якобы ехали поступать в Одессу в мореходку на мотористов.
Фрида просчитала, во сколько времени нужно выйти, чтобы ребята легко могли дойти до станции. Последний день перед уходом Фрида не переставала поучать Борю, как себя вести, что говорить. «Если почувствуешь опасность, то уходи от Пейши. На тебя мало кто обратит внимание, ты, сынок, похож еще на подростка.
Перед уходом изучали дорогу на станцию, которую по памяти нарисовала Фрида. «К ночи следующего дня должны выйти к развилке, а там повернете направо. К утру взойдете на бугор, с которого видна станция. На бугре приведите себя в порядок, отдохните, покушайте и к вечеру отправляйтесь на станцию. Сейчас все хотят быть летчиками или моряками. Так что, не бойтесь. Не вы первые, не вы последние», - поучала ребят Фрида.
Как только солнце опустилось и спряталось за лесом, ребята отправились в путь.
Пейша, как старший, сразу же занял место впереди и стал главным.
До развилки нужно было идти всю ночь и целый день.
Когда вошли в лес, стало темно. Боря помнил, что ночью нужно идти осторожно, не спеша, прощупывая колею от колес. Малейшая ошибка – и дорога будет утеряна. Да, и зачем спешить, ведь весь путь рассчитан до метра, а время до минуты. Грубоватый Пейша даже не хотел слушать доводы, приведенные Борей. Он как будто с цепи сорвался: не осмотрительно бежал вперед. Через три часа суетной беготни дорога была утеряна. Боря согласно выученной инструкции остановился. Нужно ждать рассвета, а утром найти дорогу и вернуться домой, и повторить попытку на следующей неделе, когда пойдет пассажирский поезд.
«В другой раз пойдем с мамой и с таким расчетом, чтобы до прибытия поезда в запасе оставались еще сутки», - размышлял Боря.
Поднялся небольшой ветерок. Луна выплыла из-за тучи. Стало светло. С левой стороны виднелась большая поляна. Пейша сразу же побежал туда, и через минуту слышен был его радостный крик. Боря сразу определил, что это совсем другая колея, потому что была местами заросшая травой.
Переубедить Пейшу Боре не удалось. И они шли, ругаясь между собой. Боря был прав: шли они совсем в другую сторону. Когда рассвело, и настал день, уставшие ребята сделали первую запланированную остановку для отдыха.
Пейша, не докушав хлеб, заснул, захрапев так, что Боря испугался, подумал: «Не случилась бы беда? Тайга шума не любит». Боря, обследовав вековые деревья, определил точно, где юг, а где север. Ушли они в сторону от дороги на девяноста градусов.
Когда Пейша узнал об этом, он решил срезать угол и выйти на основную дорогу.
Вот уже пятые сутки пошли с того момента, как Пейша решил пойти прямо по тайге, чтобы срезать угол.
Ослабевшие от голода, Пейша и Боря готовились на ночлег. Сердце Бори ныло, и эта тяжесть растекалась по всему телу, вызывая не объяснимую тревогу.
Боря постелил постель из ветвей между тремя густыми кустами. Перед входом в кусты набросал сухих веток. Обо всем знал Боря, поэтому был не по годам осторожен.
В эту же ночь через сон Боря услышал треск сучьев перед входом в кусты, где он постелил себе постель. Боря открыл глаза и увидел на фоне неба огромную чью-то тень. Тень надвигалась на него. Боря, переборов страх и защищая себя левой рукой, резким рывком нырнул в густой кустарник, который стоял стеной у изголовья его постели. За густым кустарником оказался овраг. Боря вначале немного пролетел, а потом покатился вниз по склону оврага и оказался в воде. Это был ручей. Боря, не отрываясь, с жадностью пил воду. Когда он утолил жажду, то сразу же почувствовал боль в ладони на левой руке. Боря правой рукой осторожно ощупал ладонь и понял, что она насквозь пробита. «Видимо, когда упал в овраг, пробил ее, наткнувшись на сук», - подумал Боря.
Утром Боря перебинтовал рану куском нижней рубахи.
Боря шел вдоль ручья. Сколько дней прошло в пути, он не помнил. Боль в ладони стала ноющей, тягучей. Вечером изо всех сил стал подниматься на возвышенность. Вдруг он услышал женский голос. Боря потихоньку пополз наверх, и вдруг возвышенность резко обрывом ушла вниз. Внизу он увидел хозяйственный двор. Ко двору подступало еще три возвышенности. Боря понял, что это не возвышенности, а постройки, обложенные дерном и обсаженные для маскировки кустарником.
Боря начал кричать.
Борю приняли на Корабле Хлыстов как родного, как близкого. Безбородые мужики с тонкими голосами раздели его и помыли в бане. Рану посмотрела старица во всем черном, и распорядилась повторно топить баню. «Будем отнимать руку. Завтра уже будет поздно. Брат Игнатий, выпари хорошенько свою домовину. Домовина – это гроб в виде лодки, который вырублен из цельного дерева. Хлысты при жизни спали в них, а после смерти в них же и хоронились.
Когда Борю одевали безбородые старцы в другую, чистую, полотняную одежду, он сказал им, что в его одежде зашиты два брильянта, один в четыре, а другой в шесть карат. Боря заметил, как заблестели у безбородых старцев глаза. Рассказал Боря, кто он и куда идет. Когда старице, которая тихонько сидела на широкой лавке, преподнесли два брильянта, она сказала: «Брат Лука, сегодня пойдешь и выкупишь у председателя его матушку. Смотри, чтобы документы на мать и на парня были казенные – настоящие. Зайдешь ко мне за песочком». Бородатый мужик, стоящий около порога, низко поклонился старице и вышел.
Операцию по удалению левой руки делали в домовине, потому что не нашлось такой глубокой бочки. Бочка, в которой делали оскопления, была широкой и неглубокой.
Борю положили в домовину боком. Один из братьев поддерживал его голову, чтобы Боря не захлебнулся в воде. С двух сторон его обложили пареной теплой травой, травой же и накрыли. Боря боялся операции. Но страх вдруг исчез. В теплой воде ему было уютно. Ушла ноющая боль. Боря начал дремать. Через дремоту он услышал, как старица благодарила Бога за удачно проведенную операцию.
Боря, как ни напрягался, не мог вспомнить, сколько он лежит в домовине.
Пришла девчонка, убрала траву, насухо протерла домовину и Борю. Накрыла парня свежей травой, теплой и, казалось, совсем сухой.
«Меня зовут Ольгой, а тебя Борей. Вчера ночью брат Лука привел твою матушку. Но ты с матушкой встретишься только через месяц, когда у тебя полностью заживет рана. А еще завтра тебя переведут в горницу».
После выпитого снадобья Боря опять впал в приятное забытье, не успел даже спросить у Ольги про маму.
Прежде чем пойти за мамой парнишки, брат Лука по воле старицы зашел к ней. В келье старицы даже днем был полумрак. Лука, не видя Кормчей, поклонился ей. «Иди, голубок, садись рядом». От этих слов Луку передернуло. Не любил Лука скопцов и сторонился их. Несколько раз уже старица напоминала ему: «Пора тебе принять ангельский образ, пройти тайну оскопления. Нагрешил уж сколько, пора и покаяться». Лука на это предложение низко опускал голову и, насупившись, молчал. Старица знала, что если перед общиной поставить вопрос об оскоплении Луки, уйдет с Корабля этот хитрец, и может увести с собой голубок. Не то время делить общину. Об уходе думал и сам Лука.
В ту зиму, когда Луке исполнилось семь лет, по деревням был мор. Лука остался круглым сиротой. Взяли Луку дальние родственники в соседнее село. Село было разделено на две общины – староверов и хлыстов. Лука же был крещен в православной церкви. Покойные родители его были набожные, и каждое воскресение посещали храм. И как предчувствовали, что скоро отойдут в иной мир, каждое воскресение исповедовались и приобщались Христовых Тайн. Когда же Лука попал на Корабль к скопцам, он каждый год, отпрашиваясь у Кормчей, посещал родное село. Церковь в селе власти закрыли, но батюшку не тронули, потому что в это время он с семьей был в тайге на заготовке лесной ягоды. Лень было комиссарам искать отца Василия. Так и остался отец Василий, жив и здоров со своею семьей. Не тайга спасла батюшку, а спасли его от верной смерти любящие прихожане. Отец Василий ходил на работу в колхоз, но потихоньку тайком духовно окормлял своих прихожан.
К отцу Василию один раз в год приходил Лука: исповедовался и приобщался Христовых Тайн. Отец Василий только дивился, как умело исповедовался Лука. Лука жертвовал отцу Василию на молитву о своем здравии и об упокоении умерших в мор родителей. Всегда жертвовал два огромных мешка с дарами леса. В мешках были сухие грибы, ягоды, орехи. Даже целебные травы и различные настойки Лука приносил. Не замужняя дочь батюшки каждый год записывала что-то новое о пользе высушенной особым способом травы и настоек на грибах и травах.
Порывался Лука оставить Корабль Хлыстов, но как подумает, что нужно менять образ жизни и жить среди мирских людей, сразу оставлял эти мысли и откладывал свое решение на потом. Был бы православный монастырь, давно ушел, но монастыри, как мужские, так и женские, позакрывала новая безбожная власть, а насельников в баржах потопили в Ледовитом океане. Лука, зная о мученической смерти монахов, молился о них и укреплялся еще больше в родительской Православной вере…
«Садись, голубок, садись, родной, рядышком и не страшись, не в моих интересах тебя направлять на путь оскопления. Бог положил нести тебе крест совсем другой». Лука насторожился: «С чего это от старухи повеяло лаской, не к добру эта слащавость». Знал Лука «ласку» скопцов и был всегда на стороже.
«Лука, ты знаешь, Боря и мама его – евреи. Было бы очень хорошо, если на святом Корабле нашем еврейка стала Мариею, или кто-нибудь из девиц наших родил сына от еврея. Если она молода еще и сможет понести, то с первой минуты встречи с ней целуй ей ручки. Все делай так, чтобы она была благодарна тебе и обратила на тебя внимание, как на мужчину. Пусти ей красненького туманца, да так, чтобы она день и ночь думала только о тебе». Старица дала Луке небольшой мешочек, который был сделан из мошонки годовалого баранчика, туго набитый золотым песком. «Иди, голубок мой. У меня еще дел много».
Выходя, около дверей кормчей Лука встретил девицу Ольгу. Как увидел ее, в ту же минуту окатило Луку, и он прозрел, и ему стал полностью понятен замысел старицы и скопцов…
После Луки к Кормчей, по воле ее, пришла девушка Ольга.
Ольга прочла уставную молитву и постучалась в дверь. Услышав ответ на молитву, Ольга вошла в келью старицы, поклонилась и остановилась около порога. «Завтра вечером Борю перенесут в горницу. Доступ к нему будет только у тебя, больше к нему никто не зайдет, даже его мама. Готовить снадобье и кушанье будешь сама. И помни, моя голубка, что когда перенесут его в горницу, спать будешь с ним. Телом своим будешь согревать его. От этого рана его быстрее заживет. Завтра вечером зайдешь ко мне, дам тебе целительной настойки, дам и мерку – серебряный наперсток. Будешь примешивать настойку в еду три раза в день по одному наперстку. Спи с ним с завтрашней ночи. Смотри, я ночью приду, проверю», - старица замолчала.
Весной Ольге исполнилось семнадцать лет.
Старица Оленьку берегла, на общее общинное радение ее не допускала.
Оля стояла около порога, ох как ей хотелось быстрее уйти от старицы. «Искушение какое!». Лицо Ольги горело огнем, внутри все тряслось, ноги вот-вот подкосятся. «Хотя бы облокотиться об дверной косяк. Хорошо, что в кельи почти темно, не увидеть старице моего состояния», - думала Оля.
«Если девица понесет от парня, сразу же отправим с Корабля Фриду и ее сына. Пусть себе едут по добру по здорову», - старица вдруг вздрогнула, как бы проснулась от дремоты. – «Ты еще здесь? Иди, голубица, иди, милая». После ухода девицы старица подумала: «Ольга будет статною Мариею. Новое платье сошьем. Украсим его золотою нитью, брильянтами да сапфирами. На голову положим золотую диадему, украшенную драгоценными камнями. Реликвия и святыня эта перешла на наш Корабль по наследству из глубокой старины и имеет древнюю историю. Наши Кораблики плавали по этим землям задолго до Крещения Киевской Руси святым князем Владимиром». А потом вздохнула, вспомнив, как в юности молодой скопец случайно застал ее за рукоблудием. В наказание за этот грех на восходе солнца Белые Голуби силой, против воли ее, оскопили в горячо натопленной бане. Старица начала молиться, а по щекам ее текли слезы.
Брат Лука на следующую ночь привел Фриду в общину. Старица рассказала ей всю правду о сыне. В конце разговора старица предупредила Фриду, что с сыном она увидится только тогда, когда он полностью оправится от своего недуга. «Такой закон на Корабле», - добавила старица, поклонившись, ушла.
Брату Луке лет тридцать. Борода до пояса. Мужик в самой силе. Миновал его обряд оскопления. На зависть скопцам – Белым Голубям – мог по-настоящему порадеть на общинном молении. Шел по кругу вприсядку, махал веточкой, держа ее в правой руке, а левой расшитым полотенцем изредка вытирал лицо от пота. Шел Лука по кругу да святые песни напевал так, что в молельне стекла в окнах звенели. Пел Лука, и пение его подхватывал хор, который был в движении в кругу девиц и Белых Голубиц. Круг девиц и голубиц шел навстречу мужскому кругу. Общинная молитва на Корабле украшалась пением и ходом брата Луки. Любили на Корабле брата Луку девицы и Белые Голубицы. Работники из мужиков души в нем не чаяли, а глухонемой Василек на удивление всей общины мог четко выговаривать одно только слово – Лука. Любили Луку за его пение, простоту и любовь к молению, а вот скопцы – Белые Голуби – сторонились его, чувствуя, что он смеется над их ангельским образом. Да и сам Лука часто прямо говорил им: «Вот православные монахи несут настоящий духовный подвиг, борясь молитвою и постом со страстью».
Когда мужики-хлысты из окрестных деревень, помогая общине, рубили дрова, брат Лука целыми днями без устали помогал им. Зимой утром и вечером разносил он дрова по всем девичьим кельям и кельям Белых Голубиц, и был первым помощником для них. И в кельях натопит, и водицы из криницы принесет. Жалко было Луке голубиц, которые были полностью оскоплены, даже грудей у них не было. Брат Лука иногда соберет Белых Голубиц в одну келью и всю ночь радеет с ними. Бывало, брат Лука брал с собой и глухонемого Василька. Скопцы – Белые Голуби, – которые следили за порядком на Корабле, часто с осуждением плаксивым голосом рассказывали Кормчей о греховных проделках брата Луки. Кормчая била евнухов-смотрителей посохом, злобно приговаривая: «Ваше ли это дело судить, ваше дело смотреть и докладывать мне обо всем, не то отправлю на послушание на коровник или дрова заготовлять». Скопцы тот час падали в ноги старице и просили прощения. Но через некоторое время все повторялось заново. Кормчая знала все о жизни Белых Голубиц, потому что сама юницей была оскоплена.
Тверд и верен был Лука в исполнении всех наказов старицы, зная и боясь ее чувствительности и прозорливости. Все знала старица про дела и слабость брата Луки, но не трогала его, потому что без него осиротеет Корабль. Не зря немой Василек воет и мычит целыми днями, когда уходит из Корабля брат Лука по каким-нибудь общинным делам.
Лука таился и старался не думать, находясь возле старицы, про обет, данный Богу и православному священнику Василию, что никогда на Корабле от него не понесет ни одна девица.
Уже через несколько часов был Лука в доме председателя. Встретили брата Луку ласково.
Не зря у жены председателя с само утра чесалась левая ладонь – к деньгам, к чему ж еще.
Пили чай по третьему заходу, а брат Лука молчал. Председатель и жена его нервно пересматривались меж собой. Брат Лука подумал: «Самая пора начинать разговор».
Почти не торговались, о цене сошлись сразу, – и по рукам. Председатель побежал в контору выписывать документы, а жена его повела брата Луку к ссыльной еврейке.
Около дома Фриды брат Лука остановился, стал лицом на восход солнца и что-то стал шептать, постукивая посохом по земле. Жену председателя от этого бормотания и звука, исходящего от земли, как ветром сдуло.
Брат Лука вошел в сенцы и постучал в дверь. За дверьми кто-то негромко мягким голосом сказал: «Войдите».
Перед Лукой стояла черноволосая высокая, худая женщина. В ее глазах Лука прочел грусть и настороженность. Он вспомнил строгий наказ Кормчей и сразу оценил Фриду: «Женщина еще молода и красива и на роль Марии подойдет исключительно. Но этому никогда не бывать! Я исполню свой обет, данный Богу и православному священнику. А старица не посмеет ввести Фриду на общинное радение, да и сама, эта интеллигентная женщина, пойдет ли на такое унижение?»
Фрида встретила бородатого мужика настороженно. Но через минуту, лишь только дотронулся брат Лука своими руками до рук Фриды и посмотрел ей прямо в глаза, все изменилось. По телу женщины прошла теплая волна. Стало легко на сердце и радостно. Брат Лука отвел глаза. Фрида, почувствовав себя свободной от цепкого взгляда, чуть не упала.
Брат Лука, не спеша, все рассказал. Но рассказал ни больше и ни меньше, повторил почти слово в слово, как наказывала ему старица. Фрида, зная тупость и самоуверенность Пейши, поверила всему и согласилась пойти с братом Лукой.
Перед уходом Фрида встретилась с Мойшей и тихонько спросила у него: «Мойша, я думаю, что у тебя хватило ума часть золота захватить с собою?» - «Ну, взял пару камней готовых и пару сырых. А что?». Фрида объяснила Мойше, что можно выехать из этой пропасти, но нужно заплатить. «Вай, вай, Фрида, что ты говоришь? Кому я могу предложить выкуп? Уже с того момента, как мы приехали сюда, я чувствую чей-то цепкий взгляд. С ножом не расстаюсь. Страх!». Фрида познакомила Мойшу с братом Лукой.
Брат Лука, переходя речушку, подхватил Фриду на руки и перенес ее на противоположный берег. От мужской силы, исходящей от брата Луки и приятного запаха, у Фриды закружилась голова, и все тело покрылось испариной. Брат Лука еще на средине реки по дыханию Фриды все понял. В кроне дерева, которое стояло на самом берегу речушки, не переставала чирикать доселе не известная Фриде птица…
Брат Лука исполнил наказ старицы и даже выполнил то, чего нужно было добиться от еврейки в течение месяца.
Брат Лука нес старице два больших брильянта, которые дал ему Мойша.
«В последнее время не притесняет меня старица. Дозволено многое мне. Знает свою выгоду», - шел, размышляя Лука, часто дотрагиваясь до кармана, где в платке были завернутые два бриллианта. Он знал, зачем Кормчей и Белым Голубям эти драгоценные камни.
Обратная дорога на Корабль была долгой. Брат Лука жалел слабую, хрупкую женщину. Отдыхать останавливались еще несколько раз. Отдыхали подолгу. Куда спешить?
Борю перенесли в горницу в сонном состоянии. Когда он проснулся, то почувствовал, что около него кто-то лежит и держит на его ране траву.
Прошел месяц. Ольгу вызвала Кормчая на малый совет, который был в светлой горнице. На совете присутствовали все скопцы и несколько голубиц преклонного возраста.
Ольгу посадили около окна. Совет молчал. Все всматривались в лицо Ольги. Этими днями девице нездоровилось, подташнивало, и кружилась голова.
Брат Евфимий встал, поклонился Оленьке, потом Кормчей и, обратясь к малому совету, молвил: «В воскресение собираем великий совет». Уходя с малого совета, все кланялись Оленьке.
Фрида никогда в своей жизни не знала такого обихода. Каждый день обед был из двенадцати блюд, каждый день меняли постельное белье, каждый день вечером брат Лука водил ее в жарко натопленную баню.
Брат Лука знал, что день и ночь за ними наблюдают Белые Голуби в потаенные глазницы, поэтому старался низко кланяться и без устали целовать ручки Фриды.
Фрида, возможно, и почувствовала что-то неладное, но брат Лука так затуманил ей ум, что она не вспоминала даже своего сына. Да и настойки из трав, которые подавались к кушанью, сыграли не последнюю роль в ее таком состоянии.
В воскресенье в большой молельне было столько народу, что негде было яблоку упасть. С ближних и дальних деревень пришли целыми семьями верные общине люди.
Около глухой стены без окон был размещен высокий помост, на котором стоял трон, обшитый золотыми и серебряными пластинами, украшенный незамысловатой резьбой. На троне сидела Ольга, на ней было платье, которое переливалось миллионами разноцветных бликов. На голове у девицы была одета диадема.
Народ строго по очереди подходил к помосту и на коленках поднимался по ступенькам к девице, целовал ее туфельку и оставлял ей свои приношения.
Кто-то из пришедших мужиков в экстазе упал на пол, и в молельне раздался неистовый крик, вся община начала свое моление, которое пришло из седой старины.
В то время, когда на Корабле проходил великий совет, который постепенно перешел в радение, Фрида и ее сын Боря ехали в поезде к новой неизвестной жизни.
Город Одесса. Осень 1949 года.
Борина мама заболела тифом. Она лежала на кровати за ширмой. Боря слышал, как мама в бреду звала брата Луку…
Боря похоронил свою маму…
Через несколько дней после похорон родственница, у которой он жил, намекнула Боре, что ему нужно искать свой путь в жизни. В тот же день Боря собрал свои вещи и ушел…
Город Минск. Июнь 1970год.
Около филармонии на скамеечке сидел парнишка. Одет он был в черные брюки и в белую рубашку. Туфли из крокодильей кожи с удлиненными носами. На правой руке были необычно большие часы, а на левой руке был браслет в виде змеи из черной кожи. Глаза змеи на солнце переливались ослепительным бриллиантовым блеском. Белая рубашка усиливала южный загар. Парнишка был худой. Воспаленные глаза смотрели вдаль. Он не обращал внимания на происходящее вокруг, а о чем-то напряженно думал.
Рядом прошел автобус. Водитель, видимо, сильно надавил на газ, и произошел хлопок, который был похож на выстрел. Парнишка вздрогнул, но увидев автобус и клубок черного дыма, понял, что опасности нет, встал и, не спеша, пошел…
Вот уже две недели прошло, как парнишка демобилизовался из рядов Советской Армии.
Анатолий, будучи еще в армии, решил: «Вернусь домой, узнаю, где есть монастырь, и уйду в обитель Богу молиться»…
Когда человек не обладает полной информацией по тому или иному вопросу, всегда на его жизненном пути возникают непреодолимые преграды. Так случилось и с моей мечтой после армии пойти в монастырь.
После демобилизации из армии погостил две недели у родителей и уехал в Минск.
В Минске проживала мамина сестра Александра Порфирьевна. Родственники по необходимости обращались к ней за советом. Иногда она сама вмешивалась в дела родственников и всегда учила, как нужно жить, как поступать.
С самого детства Александра Порфирьевна обладала аналитическим умом. Во время войны немецкая администрация записала ее в список детей, которые должны быть отправлены в специальный лагерь для носильного изъятия крови. Для детей это было равносильно смерти. По пути в лагерь она смогла убежать, обойти стороной все немецкие заставы и вернуться домой.
Решил ехать к ней за советом…
Александра Порфирьевна внимательно выслушала меня и спешно стала собираться: «Будь дома. Вернусь и на твои все вопросы дам полный исчерпывающий ответ».
За окнами Минск. В квартире слышится постоянный грохот трамваев. Закрыл форточки. «Как люди живут в городах?» Начал молиться.
За молитвой время прошло быстро. Александра Порфирьевна вернулась. Часа два она рассказывала мне о жизни в монастыре, об учебе в семинарии: «Более правильно нужно поступить следующим образом: вначале окончить семинарию, академию, а потом идти в монастырь». В конце разговора Александра Порфирьевна сделала строгое лицо и твердым голосом сказала: «Тебе, Анатолий, нужно на время забыть о семинарии и монастыре. Если ты пойдешь по этому пути сегодня, то отца твоего уволят с работы и опозорят. Ожидай время, когда отец твой уйдет на пенсию, и тогда потихоньку без суеты воплощай свои мечты в жизнь. Советую тебе зря эти годы не терять. Возможно, через несколько лет твой взгляд на жизнь поменяется, поэтому советую тебе получить светское образование. Поступай в учетно-плановый техникум, который находится в городе Молодечно. Преподавательский состав в техникуме крепок, а некоторые преподаватели имеют хороший жизненный опыт. Если будешь внимателен, то сможешь кроме учебной программы почерпнуть мудрость житейскую, которая в дальнейшем пригодится.
Директор техникума Малинкович Вениамин Львович не только успешный администратор, но и грамотный преподаватель. Он интеллигентный человек. Вениамин Львович организовал хороший быт студентов. По его инициативе налажен контроль над питанием студентов. Ребятам из бедных семей оказывается финансовая помощь, а также дается возможность заработать. В общежитии на каждом этаже стоит телевизор, в здании техникума имеются различные наглядные стенды, есть хорошая библиотека. Техникум постоянно посещает множество делегаций для приобретения управленческого опыта не только из Белоруссии, но и из других республик…
Так, что мой совет: поступай только в Молодеченский учетно-плановый техникум»…
Во второй половине дня вернулся с прогулки по столице, позвонил Александре Порфирьевне на работу и сообщил ей, что обдумал ее предложение и согласен поступать в Молодеченский учетно-плановый техникум.
На следующий день Александра Порфирьевна поработала над моей внешностью…
Провожал меня на электричку мой дядя Владимир Порфирьевич, брат моей мамы. «Приедешь в Молодечно – и сразу в техникум. На первом этаже учебного корпуса тебя будет ждать Хараш Борис Григорьевич. Ты его узнаешь сразу – у него нет левой руки. Он поможет тебе решить вопрос с общежитием. Подавай документы на плановое отделение...»
Когда вошел в учебный корпус техникума, в вестибюле около окна стоял высокий мужчина, у которого отсутствовала левая рука. Подошел к нему, но не успел даже поздороваться, он взял меня за плечо и, смотря мне прямо в глаза, спросил: «Анатолий Попов?» – «Да». – «Пойдем знакомиться», - и он повел меня в кабинет. Успел прочесть вывеску: «Значит к директору». За столом сидел седой человек: чистое, худое, интеллигентное лицо. Подумал: «Лицо непьющего, лицо аскета и умного человека».
Вениамин Львович предложил сесть и сразу спросил: «Почему у Вас такие воспаленные глаза?» - «Мне иногда приходилось в армии спать прямо в песке, я также испытал на себе, что такое песчаные бури», - спокойно ответил на заданный вопрос. Разговор сразу оживился. Мне было комфортно и, казалось, как будто мы давно-давно были знакомы с этим седым интеллигентным человеком. Разговор длился около часа. Вениамин Львович обратился к Борису Григорьевичу: «Прикрепите Анатолия к Тамаре». Потом повернулся ко мне: «Тамара поможет Вам сегодня сдать документы и оформиться в общежитие. Завтра она свозит Вас в районную больницу к глазному врачу. Я позвоню, и он Вас примет. А послезавтра и последующие дни она позанимается с Вами по математике и литературе. В армии Вам было не до учебы. Нужно освежить знания». Поблагодарил Вениамина Львовича за проявленную заботу ко мне.
Только потом узнал, что каждого парня, который поступал в учетно-плановый техникум, водили к директору. Он выбирал, кто из них возглавит профсоюзную организацию техникума. Жребий пал на меня.
Тамара была студенткой техникума. Поступила она на базе восьми классов и ей оставался до окончания техникума один год. Она была высокой девушкой с русыми волосами, широкими бедрами, а вот лицо было дробное. Она без остановки что-то рассказывала, махая руками. Говорила и не обращала внимания, слушаю я ее или нет. В общем, терпел ее, как мог. А вот когда начали готовиться к экзаменам, закрывшись в аудитории, сразу понял, что она прирожденный математик. И уже не казалось мне лицо ее дробным. Занимались каждый день.
Когда учился в техникуме, Тамару не забывал, иногда приглашал ее в кино или прогуляться в парке. Выручали друг друга финансово. Подготовка к экзаменам так сблизила нас, что мы не могли полностью порвать наши отношения.
Тамара на следующий год окончила техникум и уехала, оставив мне на проходной общежития очень хорошее по содержанию письмо…
Во время учебы, будучи председателем профсоюза, мне приходилось часто решать общие вопросы с заведующим дневным отделением Борисом Григорьевичем и директором техникума Вениамином Львовичем. Могу сказать, что они искренне отдавали себя работе и старались, чтобы этот механизм под названием Молодеченский учетно-плановый техникум работал, не только четко и качественно, но шел немного впереди таких же учебных заведений. Кому-то не понравился такой свободный стиль руководства, и поэтому нашли причину, и сняли все руководство техникума.
Мне сообщили, что я должен отчитаться на партийном собрании техникума о продельной работе профсоюза. В ответ сказал: «Я не состою в Коммунистической партии и поэтому перед ней не собираюсь отчитываться». Меня предупредили, если отчета не будет, в тот же день я буду отчислен из техникума. Ну, уж я постарался, написал большой и нудный доклад. Если спокойно, не спеша читать его, то чтение займет не менее двух часов.
Экономику вела у нас незамужняя, постоянно чем-то недовольная, Валентина Филипповна. Перед партийным собранием она на занятиях каждый день меня опрашивала по всему пройденному материалу, и если я из десяти вопросов не отвечал на один вопрос, она становила мне двойку.
Когда читал доклад, меня несколько раз останавливали и просили читать быстрей.
Слово взяла Валентина Филипповна и предложила снять меня с председательства за неуспеваемость и за частое финансирование «огоньков» из профсоюзной кассы.
По полной программе отыгрался за не справедливо поставленные двойки. В детстве много прочел патриотической литературы о войне, где на первой линии были только коммунисты, и прочел почти все труды Ленина, поэтому я нашел те слова, которые вывели из психологического равновесия Валентину Филипповну. Сидела она, опустивши голову, лицо ее было красное и потное.
В конце выступления сказал: «Подберите себе другого председателя».
«Огонек». В субботу каждая группа готовила вечер со сладким столом, песнями и танцами. Проводили «огонек» в студенческой столовой. Это было правильно. Все студенты оставались в техникуме и не шли вечером в город.
Был слух, что при снятии руководства вменялось ему в вину также и организация «огоньков». Как бы там ни было, но при новом руководстве «огоньки» отменили. В техникуме стало сумрачно и неуютно.
Малинкович Вениамин Львович до конца учебного года преподавал, а потом уехал в Москву и стал работать в Центросоюзе в финансовом отделе. У него случилась беда с сыном. Вскоре Вениамин Львович умер.
Хараш Борис Григорьевич уехал в Вильнюс.
Сентябрь 1971 года.
Начался учебный год.
Однажды в первую половину сентября вечером пошел в город купить напитка «Дюшес». Когда подходил к универсаму, меня кто-то окликнул. За железно-бетонным электрическим столбом стоял высокий мужик и махал мне рукой, чтобы я подошел. Вошел в темноту и присмотрелся, кто же это мог быть? «Неужели, Анатолий, не узнаешь меня?» В ту же минуту узнал. За столбом стоял Борис Григорьевич Хараш. Подошел, и мы обменялись крепким рукопожатием. Разговорились. Почувствовал, что он рад встрече. И мне эта неожиданная встреча была по сердцу. «Вот приехал попрощаться с друзьями. Позвонил одному, позвонил другому, но никто не пригласил зайти. Видимо, уже знают, что уезжаю в Израиль. Я не осуждаю их, каждый боится за себя, за свою семью. Вот, Анатолий, деньги, купи мне бутылочку «Пшеничной» и хорошей закуски. Купи для себя, что желаешь из спиртного». Когда немного отошел, вдогон Борис Григорьевич крикнул: «Возьми две бутылки «Пшеничной» и не забудь взять бумажных стаканчиков».
Отоварился. Для себя купил две бутылки «Рислинга» по цене один рубль и две копейки. Было когда-то такое сухое вино с осадком в каждой бутылке, натуральный продукт, экологически чистый. Это потом научились очищать сухие вина бензолом, который является ядом. Дополнительно купил любимого «Дюшеса» – грушевый газированный напиток.
Неподалеку был переулок, в конце которого был тупик. Там рос густой сиреневый кустарник, где стояли небольшой столик и скамейки. Пенсионеры в этом укромном месте летом целый день играли в домино. Вот в этом месте мы с Борисом Григорьевичем и остановились.
Всю ночь длилась беседа. Говорил в основном Борис Григорьевич. Когда он рассказал о том, что его родители выкололи ему тушью с внутренней стороны бедра в складке код и шифр, по которым в Швейцарском банке без всяких дополнительных документов можно получить или переложить деньги на другой код и шифр, подумал: «Вот до чего доводит водка. Человек теряет контроль над собой, чувство безопасности и бдительность». Здесь же дал слово себе, что никогда не буду пить.
Из разговора Бориса Григорьевича понял, что ему не хочется никуда ехать. Если бы его не сняли с должности в Молодеченском учетно-плановом техникуме, он бы никуда не поехал. «Пусть бы ехали мои дети. Жил я здесь в Молодечно в достатке. Квартира, работа и друзья. Там взаимоотношения людей совсем иные. Там только семья и все, и никаких друзей. Знаю, что на чужбине изнутри постоянно, не переставая, грызет ностальгия. Еду туда, потому что так сложились житейские обстоятельства. Да и ради детей.
Родительские вклады со временем могут перейти в собственность банка. Когда думал об этом, постоянно получал стресс. Нужно разрубить этот Гордиев узел навсегда, чтобы не было на душе постоянной тревоги и беспокойства, чтобы не было совестно перед покойными родителями. Ведь пропадал труд нескольких поколений»…
Оказывается, едут они семьей не в какой-то там Израиль, конечный пункт назначения совсем другой. В столице Австрии Вене они будут ждать визу на въезд в Канаду на постоянное жительство, климат в которой почти такой же…
Перед рассветом Борис Григорьевич задремал. Когда стало светло, заметил, что он пополнел, постарел, под глазами мешки.
Борис Григорьевич проснулся, выпил газировки.
«Пойдем, проведешь меня, здесь недалеко стоит легковой автомобиль. Нанял, хотел попрощаться с друзьями. Но не вышло»…
На прощание он сказал: «Анатолий, если сумеешь выбраться за границу, приезжай в Канаду. Куплю тебе где-нибудь на юге квартиру и на жизнь дам, только приезжай. Буду к тебе приезжать, греться на солнце». Последнее сказанное принял за шутку. «Кто же это Родину бросает за кусок «белого хлеба?»…
В конце учебного года по техникуму прошел слух, что Борис Григорьевич уехал в Канаду, что он очень богатый. Как будто часть своих сбережений он вложил в военно-промышленный комплекс. В общем, владеет фабрикой по пошиву воинского обмундирования. Но главная новость, это то, что он, как будто, будучи за рулем в не трезвом состоянии, не справился с управлением и разбился насмерть. Не верил этим слухам о смерти Бориса Григорьевича: как же однорукий человек может управлять автомобилем? Это обман.
Железный занавес рухнул.
Настало новое время. Открыли границу для простых людей. Народ мог свободно ехать к своим родственникам или просто съездить на курорт и отдохнуть.
Осуществил давнишнюю мечту: съездил в Варшаву.
Мечтал пройтись по старой Варшаве, где когда-то служил в войске мой прародитель по материнской линии, житель Великого Княжества Литовского, и жена его, коренная жительница Варшавы …
В Варшаве вспомнил о Борисе Григорьевиче.
Зашел в посольство Канады. Поговорил с секретарем посла. Она объяснила мне, что Канада очень большое государство, и не так просто найти человека в нем. Чтобы обратиться в агентство на территории Канады, нужны не малые деньги. В вестибюле посольства она показала рукой на стеллажи с телефонными книгами и сказала: «Есть другой путь, дешевле и результативнее. Знаете фамилию, имя и отчество, садитесь и ищите телефон Вашего знакомого. Можете приходить в посольство каждый день»…
Вот и закончилась вся история про еврейского мальчика Борю.
Уважаемые читатели, кто читал и знает о жизни и вероучении Хлыстов, тому будет понятна и интересна моя статья.
Боря по воле родительской в школу не пошел. Сидел в своей комнате и аккуратно рисовал цветочки. Папа и мама целыми днями о чем-то разговаривали. Иногда разговор их переходил в спор, мама даже повышала голос на папу, а затем она начинала тихонько плакать.
Потомственный банкир Григорий Хараш и жена его Фрида не могли прийти к одному мнению, как поступить правильно в сложившейся не простой обстановке. Фрида предлагала бежать. Но куда? Григорий знал, что путь на запад отрезан войсками. Жена предлагала выбраться из города и поселиться в местечке у своих знакомых. Фрида не могла даже представить себе, что если бы ее муж согласился на ее предложение, то после прихода оккупационных немецких войск вся ее семья погибла бы вместе с остальным местечковым еврейским населением…
Отец Григория, дедушка Бори, предусмотрительно вел свой банковский бизнес, и поэтому имел в каждом местечке и в каждом небольшом городке своих агентов, которые в базарные дни скупали золотые монеты. После смерти отца Григорий поступал так же: скупал золотые монеты и переправлял их в швейцарский банк.
Был бы Григорий немного осмотрительней и более вникал в политические вопросы, давно уехал бы с семьей в Швейцарию. Но в его жизни на первом месте стоял бизнес. Тем более что в последнее время в Западной Белоруссии население начало беднеть, и поэтому увеличилась продажа золотых монет. У Григория доходы удвоились.
Отец Бори, дедушка, а также прадед по отцовской линии занимались финансовыми сделками, а потом стали банкирами. Родители с самого детства учили своего единственного сына родовому ремеслу. Боря к восьми годам был прилежен и смышлен и уже твердо знал свое место в жизни. Папа часто приглашал его в свой кабинет и объяснял, какую роль играет та или иная бумага в банковском деле. После базарных дней вечером они вместе тщательно изучали и оценивали каждую золотую монету. Родители Бори были очень рады, что их сынок способный и сам не по-детски проявляет интерес ко всему, что касается банковского дела, особенно к золотым монетам. Мальчик мог часами возиться с ними, рассматривать каждую монету через лупу, проверять ее вес…
Вечером, после ужина, Борю в свой кабинет пригласил папа. Отец полушепотом стал объяснять своему сыну: «Наша семья обладает огромным состоянием. Около двадцати миллионов в Российских золотых червонцах, а также и в золотой монете других государств лежат на банковском счету в Швейцарии. Сынок, для нашей семьи настало лихое и опасное время, и одному только Всевышнему известно, чем эта сложившаяся политическая обстановка обернется для нас. Поэтому, Боря, ты должен выучить на память код и шифр, через которые ты сумеешь в Швейцарском банке получить доступ к семейным накоплениям». В кабинет, постучавшись, вошла мама. У нее в руках был небольшой поднос, который она поставила на письменный стол отца. Отец продолжил: «Сынок, ты только не бойся и не стыдись, мы сейчас с мамой выколем тушью на внутренней стороне твоего бедра, в складке, код и шифр. Но, несмотря на то, что код и шифр будет всегда с тобой, ты должен знать его на память». Когда все было завершено, отец еще некоторое время показывал сыну, как с помощью зеркала нужно правильно прочесть написанное. Мама, уходя из кабинета мужа, подумала: «Мой ты сынок, какой ты терпеливый, сдержанный и умный».
Утром в доме банкира Григория был обыск. Потом хозяина увезли. Несколько дней и ночей проходил допрос, очные ставки. Какая-то возня в банке, потом опять сырой подвал и опять допросы. Григорий старался отвечать быстро, но осмысленно. Он с разбитой губой и помятыми боками набрался сил и смелости предложить свои услуги банковского работника.
Под утро Григорий на руки получил предписание, в котором было указано, чтобы он с семьей был на вокзале к одиннадцати часам. Побитый и униженный бывший банкир шел домой, в нагрудном кармане у него лежала бумага, которая являлась путевкой в новую неизвестную жизнь.
Когда Фрида узнала, что через несколько часов им нужно уезжать, бросая дом и нажитое добро, она зарыдала, и начала причитать. Она причитала так, как может причитать только еврейская женщина. Фрида причитала, вспоминая всех. Она в эти горестные минуты вспомнила даже царя Давида и кротость его.
Расстроенные Григорий и Фрида даже не подозревали, что их семье выпала неожиданная удача.
С большой жалостью соседи евреи смотрели на отъезд семей бывшего банкира и его соседа, бывшего владельца скотобойни. «Вай, вай, какое горе: их же высылают в Сибирь». Соседи искренне жалели их, а сами и не подозревали, что совсем скоро немецкие войска оккупируют территорию Белоруссии. Интеллигентные господа из Германии сгонят всех евреев в гетто, а потом партиями, якобы отправляя за границу, погонят составы в концлагеря, где разделят их на группы, постригут, разденут наголо и живьем сожгут в немецких крематориях. Волосы их повезут на заводы в Германию, а пеплом из крематориев немецкие бюргеры будут удобрять свои земли. Знали бы провожатые об этом, в ту же минуту бросили бы все и пешком пошли в далекую сказочную Сибирь. Но они не знали, что происходит с их народом в Германии и на территориях, оккупированных немецкими войсками. И им об этом никто не говорил. Поэтому они, провожая семью банкира Григория и семью владельца скотобойни Мойши, искренне сопереживали им, но каждый из провожатых глубоко в душе радовался, что их семью не затронуло это страшное разорительное горе…
Ранним сибирским утром на железнодорожной станции семью Григория и семью Мойши посадили на подводы и повезли по узкой дороге через густой лес. Григорий с Мойшем переглянулись и сразу поняли друг друга, они заметили и были удивлены, что вооруженная охрана отсутствует. Сопровождали их два бородатых старика, которые без всякой злобы разговаривали с ними.
Григорий услышал гудок паровоза и подумал: «Целый состав с высланным народом пошел дальше вглубь Сибири». Не знал Григорий, что начальник конвойного эшелона Либерман, рассматривая разнарядку на две семьи, которые он должен был ссадить на следующей станции, решил для себя: «В эшелоне есть две еврейские семьи, пусть себе работают вместе. Да, видимо, берут эти две семьи не для лесоповала. Где бы ни работали они, такую строгую норму, как в лесу, выполнять не нужно. Будут жить среди местного населения, так кусок хлеба себе сумеют заработать»…
Приехали в деревню к середине следующего дня. Бывшего хозяина скотобойни Мойшу с его многодетной семьей председатель поселил в небольшом, но достаточно пригодном для жилья стареньком домике. Семью Григория поселили в заброшенной бане около реки на окраине деревни. На обустройство быта дали два дня.
Председатель только удивлялся: «Это ж надо, кого прислали: мясника и учетчика?!». А он несколько раз звонил в Москву, просил брата похлопотать, чтобы в его распоряжение прислали двух хороших кузнецов.
Был хороший кузнец в деревне, да ушел в армию, а назад не вернулся. Видимо, женился где-то и остался в новых краях. А второй кузнец-умелец в прошлую зиму на рыбалке провалился под лед и сильно простыл. Пролежал на печи до весны бедолага и отошел. Осталась вдова да четверо подростков. «Подковать коня ребята, конечно, смогут, а вот борону или плуг настроить – это еще вопрос», - думал председатель.
Григорий в деревне быстро сориентировался. Сразу понял: в этой глухой деревушке главная власть – председатель и дежурный в конторе, который, видимо, и живет около телефона.
Здоровяку Мойшу определили быть молотобойцем, Григория – учетчиком, женщин – на общий наряд.
Колхоз занимался овцеводством. Основная продукция, которую нужно было сдавать государству, – мясо, шерсть, шкуры и каракуль.
Через неделю работы Григорий читал председателю свой анализ, какой будет в следующем году примерный выход мяса, шерсти, овечьих шкур и каракуля. «Ты постой, не торопись. Чтобы все переписал и срезал все показатели наполовину. А эти расчеты отдашь мне, и чтобы все было тихо». Вечером этого дня Фрида варила баранину. Вся семья сидела около печки и с жадностью смотрела на котел, из которого так ароматно пахло. «Хорошо, сынок. Мясо кушать будем каждый день. Фрида, у твоего Григория голова работает», - не переставая, разглагольствовал глава семьи.
Через неделю Григорий с семьей переселился в отремонтированный добротный дом. Председатель уразумел, кого он приобрел. Это тебе не кузнец! «А если Григорий против рожна пойдет? Пусть только шелохнется, утопим – и концы в воду. Кто искать будет воркугана, да еще врага народа?» - размышлял председатель, успокаивая себя. Мысли навязчиво лезли в голову, и председатель продолжал размышлять: «Что с отары иногда баранчика берем для себя, для народа, так они своим трудом заработали это поощрение. Все-таки было спокойно, когда в деревне чужаков не было, а сейчас нужно смотреть в оба».
Вскоре началась война. Каждый месяц кого-то призывали в армию. Деревня потихоньку пустела.
Осень. 1943год.
Выпал первый снег. Утром в конторе по приказу председателя собралось несколько мужиков. Дежурного отправили домой отсыпаться.
Председатель взял со стола бумагу и начал: «Вот, мужики, у нас неприятности какие. Это только нужно придумать такое. С района пришел приказ. Сдать государству дополнительно три тонны баранины. Придется маточное поголовье под нож. Вы же, друзья, знаете, что эта близорукость чревата последствиями». Мужики опустили головы и молчали. Молчал и председатель.
Открылась дверь, в контору вошел Григорий. Григорию предложили сесть около порога. Мужики с недоверием косились на него: чужак, веры ему нет.
Григорий сидел и что-то считал, а потом посмотрел на председателя и сказал: «Не исключено, что если вы к определенной районом дате не выполните дополнительный план по сдаче мяса, сюда сразу понаедут уполномоченные по заготовкам продовольствия. Мое предложение следующее: в каждом дворе у хозяина забрать всех баранов, выборочно забрать баранов из колхозной отары. Я подсчитал, что этого количества хватит для выполнения плана». Мужики еще ниже опустили свои головы, в глазах заискрились злобные огоньки. Кулаки сжались до боли. Каждый думал: этому чужаку не дожить до следующего дня. Григорий продолжал: «Половину колхозного маточного поголовья раздать по дворам». Когда мужики услышали об этом, они медленно начали подниматься. В одну минуту контора заполнилась разноголосицей, в которой слышалась радость. Больше всех радовался председатель.
На следующий день закипела работа. Председатель и Григорий были в конторе и аккуратно записывали вес каждой отдельной туши.
Зазвонил звонок. Председатель поднял трубку. Внимательно слушал, а потом ответил: «Да, он у нас со своей семьей. В данное время он находится в конторе рядом со мной».
Григория Хараша и его семью с самого начала года искали во всех поселениях и во всех лагерях Сибири.
Председатель дал телефонную трубку рядом стоящему Григорию. Григорий дрожащей рукой взял ее и дрожащим голосом поздоровался. «Вы Григорий Хараш, банкир из Западной Белоруссии?» - «Да». Разговор продолжался несколько минут. Спрашивали, знаком ли он с некоторыми банкирами, которые проживают за границей, в том числе и в Швейцарии. Григорий ответил положительно.
На втором конце телефонного провода кто-то вежливо сказал: «Приезжайте быстрее вместе со своей семьей. Мы вас очень ждем».
Среди названных банкиров была фамилия очень для него знакомая. Григорий сделал вывод, что специальные органы докопались и знают, что у него в Швейцарии в банке лежит семейное вековое накопление золотых монет. Разум как будто кто-то запломбировал свинцовой пломбой, и поэтому думать о чем-то другом Григорий уже не мог. В висках стучало, и была одна только навязчивая мысль: «Знают, знают. Все потерял, какая беда»…
Бывший банкир Григорий Хараш и представить себе не мог, что по предложению его знакомых финансистов он был введен в группу для поддержки фронта. Группа вначале должна была выехать в США, а потом в другие государства для сбора денежных средств для помощи фронту.
В Москве для Григория Хараша была подготовлена квартира, а его жена и сын были поставлены на ежемесячное довольствие. Но этим перспективам в судьбе Григория Хараша совершиться было не суждено.
Домой пришел совсем подавленным, бледным и, кажется, постаревшим. Жена его Фрида, когда увидела мужа, невольно села на лавку и что-то хотела сказать, но из груди ее вырывался один только хрип.
К вечеру кое-как оправились от неожиданного потрясения и всей семьей, втроем, начали обсуждение сложившейся обстановки. «Жена моя Фрида и сынок Боря, прямо вам скажу, что я не выдержу, когда меня начнут пытать, и сразу выложу им код и шифр», - сказал Григорий и отвел взгляд от своих родных. Разговаривали тихонько и старались не обидеть друг друга.
Григорий, как банковский работник, знал цену каждой бумажки. Составляя вместо председателя различные отчеты, доверенности и сопроводительные документы, Григорий накопил много чистых официальных бланков, заверенных подписью председателя и печатью колхоза.
«С документами все будет в порядке, завтра, как стемнеет, уйду в сторону вокзала. В этой войне по всем признакам проиграет Германия. После войны буду в Одессе, по пятницам с пяти до восьми часов вечера буду ждать вас около арки дома, в котором живет наша тетя Фима. Если Германия возьмет верх, встретимся в Харбине. Буду ждать каждое воскресение утром у православного храма.
Завтра с бараниной не справятся, так что обоз пойдет через пару дней. Спешить не станем, подготовимся тщательно».
Боря помогал маме. Тысячу рублей положили в кошелек, остальные вшили в пиджак. Бриллиант в шесть карат вшили в нательную рубашку.
Григорий готовил документы, а когда все было готово, сел за расчеты. Он знал, сколько ему нужно сделать километров в час, сколько ему придется делать остановок. Все рассчитал. Решил из продуктов взять с собою только бараний внутренний жир и то не более трех килограммов. В колхозе работа кипела. Мужики хвалили ссыльного Григория за его находчивость.
Председатель сидел в конторе и распределял мужиков, которые будут сопровождать обоз. На каждый воз необходимо не менее трех человек. Один должен управлять повозкой, а двое быть наготове, отстреливать волков. Со всех сторон тайги к деревне на запах крови собралось несколько стай волков. Сегодня бабы видели даже медведя- шатуна. Это неплохо. Будут мешать друг другу. Волк и медведь – враги.
Григорий, как только стемнело, поцеловав жену и сына, стал на лыжи и бодро пошел в сторону железнодорожной станции.
Фрида и ее сын Боря стояли на крыльце. На морозце легко дышалось, но на душе было беспокойно. «Мама, папа наш ушел, а мне кажется, что он пошел нам навстречу». – «Да, мой сынок». Постояв еще немного, Фрида хотела уже войти в избу. Но где-то там, за огородами, около самого леса раздался страшный крик человека. Фрида узнала предсмертный голос Григория.
В деревне пошел слух, что Григория волки утащили, прямо из деревни. В следующую ночь несколько мужиков ходили по деревне с ружьями. Вдалеке был слышен волчий вой.
Председатель позвонил в район и доложил, что Григория Хараша разорвали волки. Он также доложил, что дополнительный план по мясу выполнен: «Отправить баранину нет возможности, не хватает стрелков для охраны обоза. Пришлите обоз за бараниной и не менее пятидесяти стрелков. Вокруг деревни волки. На запах крови пришел даже медведь-шатун. По ночам мужики делают обход по деревне, а около склада с мясом дежурят днем и ночью»…
Фрида с сыном Борей месяц прожили кое-как на продуктах, которые запас покойный Григорий. Потом стало жить сложней, но голодом это не назовешь. Кошерная пища была только в мечтах. Боря умудрялся ловить в петли беляков. Ставил ловушки на белку. В самые морозы нерестовал налим. Все шло в пищу. Только бы выжить. Боря весной поймал щуку, которая завесила семь килограммов. Фрида умела обращаться с этой рыбой. Она знала пять способов фаршировки щуки. Фрида и ее сын несколько дней праздновали.
Быстрее бы кончилась война.
Помимо школы Фрида сама учила своего сына, вкладывая в него знания. Нужно думать о будущем мальчика.
Мать и сын планировали после войны, как немного поутихнет, совершить побег. Оба собирали информацию, все, что касалось побега. Подробно рассказывали друг другу услышанные истории о побегах. Фрида полезную информацию подробно записывала, а потом анализировала ее. Покойный муж ее Григорий мог бежать зимой, но не в то время, когда шла заготовка баранины. Фрида знала, какие продукты нужно взять с собой, чем нужно обработать одежду, чтобы запах не привлекал голодных волков. Фрида знала, что самое удобное время для побега – это время, когда спадет весенний паводок, и земля просохнет. Знал о тонкостях побега и ее сын Боря.
Когда война закончилась, потихоньку начали возвращаться мужики. Деревня загуляла. Но зависти и отчаяния было больше, чем радости, поэтому пили все, и мужики, и бабы. Пили и проклинали войну.
Начало лета 1946 года.
Фрида решила, что побег будет наверняка удачным, если тихонько уйдет в побег Боря со старшим сыном Мойши. Но разговор об этом завела не Фрида, а бывший владелец скотобойни Мойша. Фрида после предложения бывшего соседа почти неделю напряженно думала, взвешивала все за и против, и пришла к такому решению: «Ребятам будет легче совершить побег в то время, когда молодежь едет поступать в учебные заведения».
Пейша, сын Мойши, был старше Бори на два года и крупнее телосложением.
Ребятам подготовили проездные документы. У обоих были новенькие листы-аттестаты за семь классов. Ребята якобы ехали поступать в Одессу в мореходку на мотористов.
Фрида просчитала, во сколько времени нужно выйти, чтобы ребята легко могли дойти до станции. Последний день перед уходом Фрида не переставала поучать Борю, как себя вести, что говорить. «Если почувствуешь опасность, то уходи от Пейши. На тебя мало кто обратит внимание, ты, сынок, похож еще на подростка.
Перед уходом изучали дорогу на станцию, которую по памяти нарисовала Фрида. «К ночи следующего дня должны выйти к развилке, а там повернете направо. К утру взойдете на бугор, с которого видна станция. На бугре приведите себя в порядок, отдохните, покушайте и к вечеру отправляйтесь на станцию. Сейчас все хотят быть летчиками или моряками. Так что, не бойтесь. Не вы первые, не вы последние», - поучала ребят Фрида.
Как только солнце опустилось и спряталось за лесом, ребята отправились в путь.
Пейша, как старший, сразу же занял место впереди и стал главным.
До развилки нужно было идти всю ночь и целый день.
Когда вошли в лес, стало темно. Боря помнил, что ночью нужно идти осторожно, не спеша, прощупывая колею от колес. Малейшая ошибка – и дорога будет утеряна. Да, и зачем спешить, ведь весь путь рассчитан до метра, а время до минуты. Грубоватый Пейша даже не хотел слушать доводы, приведенные Борей. Он как будто с цепи сорвался: не осмотрительно бежал вперед. Через три часа суетной беготни дорога была утеряна. Боря согласно выученной инструкции остановился. Нужно ждать рассвета, а утром найти дорогу и вернуться домой, и повторить попытку на следующей неделе, когда пойдет пассажирский поезд.
«В другой раз пойдем с мамой и с таким расчетом, чтобы до прибытия поезда в запасе оставались еще сутки», - размышлял Боря.
Поднялся небольшой ветерок. Луна выплыла из-за тучи. Стало светло. С левой стороны виднелась большая поляна. Пейша сразу же побежал туда, и через минуту слышен был его радостный крик. Боря сразу определил, что это совсем другая колея, потому что была местами заросшая травой.
Переубедить Пейшу Боре не удалось. И они шли, ругаясь между собой. Боря был прав: шли они совсем в другую сторону. Когда рассвело, и настал день, уставшие ребята сделали первую запланированную остановку для отдыха.
Пейша, не докушав хлеб, заснул, захрапев так, что Боря испугался, подумал: «Не случилась бы беда? Тайга шума не любит». Боря, обследовав вековые деревья, определил точно, где юг, а где север. Ушли они в сторону от дороги на девяноста градусов.
Когда Пейша узнал об этом, он решил срезать угол и выйти на основную дорогу.
Вот уже пятые сутки пошли с того момента, как Пейша решил пойти прямо по тайге, чтобы срезать угол.
Ослабевшие от голода, Пейша и Боря готовились на ночлег. Сердце Бори ныло, и эта тяжесть растекалась по всему телу, вызывая не объяснимую тревогу.
Боря постелил постель из ветвей между тремя густыми кустами. Перед входом в кусты набросал сухих веток. Обо всем знал Боря, поэтому был не по годам осторожен.
В эту же ночь через сон Боря услышал треск сучьев перед входом в кусты, где он постелил себе постель. Боря открыл глаза и увидел на фоне неба огромную чью-то тень. Тень надвигалась на него. Боря, переборов страх и защищая себя левой рукой, резким рывком нырнул в густой кустарник, который стоял стеной у изголовья его постели. За густым кустарником оказался овраг. Боря вначале немного пролетел, а потом покатился вниз по склону оврага и оказался в воде. Это был ручей. Боря, не отрываясь, с жадностью пил воду. Когда он утолил жажду, то сразу же почувствовал боль в ладони на левой руке. Боря правой рукой осторожно ощупал ладонь и понял, что она насквозь пробита. «Видимо, когда упал в овраг, пробил ее, наткнувшись на сук», - подумал Боря.
Утром Боря перебинтовал рану куском нижней рубахи.
Боря шел вдоль ручья. Сколько дней прошло в пути, он не помнил. Боль в ладони стала ноющей, тягучей. Вечером изо всех сил стал подниматься на возвышенность. Вдруг он услышал женский голос. Боря потихоньку пополз наверх, и вдруг возвышенность резко обрывом ушла вниз. Внизу он увидел хозяйственный двор. Ко двору подступало еще три возвышенности. Боря понял, что это не возвышенности, а постройки, обложенные дерном и обсаженные для маскировки кустарником.
Боря начал кричать.
Борю приняли на Корабле Хлыстов как родного, как близкого. Безбородые мужики с тонкими голосами раздели его и помыли в бане. Рану посмотрела старица во всем черном, и распорядилась повторно топить баню. «Будем отнимать руку. Завтра уже будет поздно. Брат Игнатий, выпари хорошенько свою домовину. Домовина – это гроб в виде лодки, который вырублен из цельного дерева. Хлысты при жизни спали в них, а после смерти в них же и хоронились.
Когда Борю одевали безбородые старцы в другую, чистую, полотняную одежду, он сказал им, что в его одежде зашиты два брильянта, один в четыре, а другой в шесть карат. Боря заметил, как заблестели у безбородых старцев глаза. Рассказал Боря, кто он и куда идет. Когда старице, которая тихонько сидела на широкой лавке, преподнесли два брильянта, она сказала: «Брат Лука, сегодня пойдешь и выкупишь у председателя его матушку. Смотри, чтобы документы на мать и на парня были казенные – настоящие. Зайдешь ко мне за песочком». Бородатый мужик, стоящий около порога, низко поклонился старице и вышел.
Операцию по удалению левой руки делали в домовине, потому что не нашлось такой глубокой бочки. Бочка, в которой делали оскопления, была широкой и неглубокой.
Борю положили в домовину боком. Один из братьев поддерживал его голову, чтобы Боря не захлебнулся в воде. С двух сторон его обложили пареной теплой травой, травой же и накрыли. Боря боялся операции. Но страх вдруг исчез. В теплой воде ему было уютно. Ушла ноющая боль. Боря начал дремать. Через дремоту он услышал, как старица благодарила Бога за удачно проведенную операцию.
Боря, как ни напрягался, не мог вспомнить, сколько он лежит в домовине.
Пришла девчонка, убрала траву, насухо протерла домовину и Борю. Накрыла парня свежей травой, теплой и, казалось, совсем сухой.
«Меня зовут Ольгой, а тебя Борей. Вчера ночью брат Лука привел твою матушку. Но ты с матушкой встретишься только через месяц, когда у тебя полностью заживет рана. А еще завтра тебя переведут в горницу».
После выпитого снадобья Боря опять впал в приятное забытье, не успел даже спросить у Ольги про маму.
Прежде чем пойти за мамой парнишки, брат Лука по воле старицы зашел к ней. В келье старицы даже днем был полумрак. Лука, не видя Кормчей, поклонился ей. «Иди, голубок, садись рядом». От этих слов Луку передернуло. Не любил Лука скопцов и сторонился их. Несколько раз уже старица напоминала ему: «Пора тебе принять ангельский образ, пройти тайну оскопления. Нагрешил уж сколько, пора и покаяться». Лука на это предложение низко опускал голову и, насупившись, молчал. Старица знала, что если перед общиной поставить вопрос об оскоплении Луки, уйдет с Корабля этот хитрец, и может увести с собой голубок. Не то время делить общину. Об уходе думал и сам Лука.
В ту зиму, когда Луке исполнилось семь лет, по деревням был мор. Лука остался круглым сиротой. Взяли Луку дальние родственники в соседнее село. Село было разделено на две общины – староверов и хлыстов. Лука же был крещен в православной церкви. Покойные родители его были набожные, и каждое воскресение посещали храм. И как предчувствовали, что скоро отойдут в иной мир, каждое воскресение исповедовались и приобщались Христовых Тайн. Когда же Лука попал на Корабль к скопцам, он каждый год, отпрашиваясь у Кормчей, посещал родное село. Церковь в селе власти закрыли, но батюшку не тронули, потому что в это время он с семьей был в тайге на заготовке лесной ягоды. Лень было комиссарам искать отца Василия. Так и остался отец Василий, жив и здоров со своею семьей. Не тайга спасла батюшку, а спасли его от верной смерти любящие прихожане. Отец Василий ходил на работу в колхоз, но потихоньку тайком духовно окормлял своих прихожан.
К отцу Василию один раз в год приходил Лука: исповедовался и приобщался Христовых Тайн. Отец Василий только дивился, как умело исповедовался Лука. Лука жертвовал отцу Василию на молитву о своем здравии и об упокоении умерших в мор родителей. Всегда жертвовал два огромных мешка с дарами леса. В мешках были сухие грибы, ягоды, орехи. Даже целебные травы и различные настойки Лука приносил. Не замужняя дочь батюшки каждый год записывала что-то новое о пользе высушенной особым способом травы и настоек на грибах и травах.
Порывался Лука оставить Корабль Хлыстов, но как подумает, что нужно менять образ жизни и жить среди мирских людей, сразу оставлял эти мысли и откладывал свое решение на потом. Был бы православный монастырь, давно ушел, но монастыри, как мужские, так и женские, позакрывала новая безбожная власть, а насельников в баржах потопили в Ледовитом океане. Лука, зная о мученической смерти монахов, молился о них и укреплялся еще больше в родительской Православной вере…
«Садись, голубок, садись, родной, рядышком и не страшись, не в моих интересах тебя направлять на путь оскопления. Бог положил нести тебе крест совсем другой». Лука насторожился: «С чего это от старухи повеяло лаской, не к добру эта слащавость». Знал Лука «ласку» скопцов и был всегда на стороже.
«Лука, ты знаешь, Боря и мама его – евреи. Было бы очень хорошо, если на святом Корабле нашем еврейка стала Мариею, или кто-нибудь из девиц наших родил сына от еврея. Если она молода еще и сможет понести, то с первой минуты встречи с ней целуй ей ручки. Все делай так, чтобы она была благодарна тебе и обратила на тебя внимание, как на мужчину. Пусти ей красненького туманца, да так, чтобы она день и ночь думала только о тебе». Старица дала Луке небольшой мешочек, который был сделан из мошонки годовалого баранчика, туго набитый золотым песком. «Иди, голубок мой. У меня еще дел много».
Выходя, около дверей кормчей Лука встретил девицу Ольгу. Как увидел ее, в ту же минуту окатило Луку, и он прозрел, и ему стал полностью понятен замысел старицы и скопцов…
После Луки к Кормчей, по воле ее, пришла девушка Ольга.
Ольга прочла уставную молитву и постучалась в дверь. Услышав ответ на молитву, Ольга вошла в келью старицы, поклонилась и остановилась около порога. «Завтра вечером Борю перенесут в горницу. Доступ к нему будет только у тебя, больше к нему никто не зайдет, даже его мама. Готовить снадобье и кушанье будешь сама. И помни, моя голубка, что когда перенесут его в горницу, спать будешь с ним. Телом своим будешь согревать его. От этого рана его быстрее заживет. Завтра вечером зайдешь ко мне, дам тебе целительной настойки, дам и мерку – серебряный наперсток. Будешь примешивать настойку в еду три раза в день по одному наперстку. Спи с ним с завтрашней ночи. Смотри, я ночью приду, проверю», - старица замолчала.
Весной Ольге исполнилось семнадцать лет.
Старица Оленьку берегла, на общее общинное радение ее не допускала.
Оля стояла около порога, ох как ей хотелось быстрее уйти от старицы. «Искушение какое!». Лицо Ольги горело огнем, внутри все тряслось, ноги вот-вот подкосятся. «Хотя бы облокотиться об дверной косяк. Хорошо, что в кельи почти темно, не увидеть старице моего состояния», - думала Оля.
«Если девица понесет от парня, сразу же отправим с Корабля Фриду и ее сына. Пусть себе едут по добру по здорову», - старица вдруг вздрогнула, как бы проснулась от дремоты. – «Ты еще здесь? Иди, голубица, иди, милая». После ухода девицы старица подумала: «Ольга будет статною Мариею. Новое платье сошьем. Украсим его золотою нитью, брильянтами да сапфирами. На голову положим золотую диадему, украшенную драгоценными камнями. Реликвия и святыня эта перешла на наш Корабль по наследству из глубокой старины и имеет древнюю историю. Наши Кораблики плавали по этим землям задолго до Крещения Киевской Руси святым князем Владимиром». А потом вздохнула, вспомнив, как в юности молодой скопец случайно застал ее за рукоблудием. В наказание за этот грех на восходе солнца Белые Голуби силой, против воли ее, оскопили в горячо натопленной бане. Старица начала молиться, а по щекам ее текли слезы.
Брат Лука на следующую ночь привел Фриду в общину. Старица рассказала ей всю правду о сыне. В конце разговора старица предупредила Фриду, что с сыном она увидится только тогда, когда он полностью оправится от своего недуга. «Такой закон на Корабле», - добавила старица, поклонившись, ушла.
Брату Луке лет тридцать. Борода до пояса. Мужик в самой силе. Миновал его обряд оскопления. На зависть скопцам – Белым Голубям – мог по-настоящему порадеть на общинном молении. Шел по кругу вприсядку, махал веточкой, держа ее в правой руке, а левой расшитым полотенцем изредка вытирал лицо от пота. Шел Лука по кругу да святые песни напевал так, что в молельне стекла в окнах звенели. Пел Лука, и пение его подхватывал хор, который был в движении в кругу девиц и Белых Голубиц. Круг девиц и голубиц шел навстречу мужскому кругу. Общинная молитва на Корабле украшалась пением и ходом брата Луки. Любили на Корабле брата Луку девицы и Белые Голубицы. Работники из мужиков души в нем не чаяли, а глухонемой Василек на удивление всей общины мог четко выговаривать одно только слово – Лука. Любили Луку за его пение, простоту и любовь к молению, а вот скопцы – Белые Голуби – сторонились его, чувствуя, что он смеется над их ангельским образом. Да и сам Лука часто прямо говорил им: «Вот православные монахи несут настоящий духовный подвиг, борясь молитвою и постом со страстью».
Когда мужики-хлысты из окрестных деревень, помогая общине, рубили дрова, брат Лука целыми днями без устали помогал им. Зимой утром и вечером разносил он дрова по всем девичьим кельям и кельям Белых Голубиц, и был первым помощником для них. И в кельях натопит, и водицы из криницы принесет. Жалко было Луке голубиц, которые были полностью оскоплены, даже грудей у них не было. Брат Лука иногда соберет Белых Голубиц в одну келью и всю ночь радеет с ними. Бывало, брат Лука брал с собой и глухонемого Василька. Скопцы – Белые Голуби, – которые следили за порядком на Корабле, часто с осуждением плаксивым голосом рассказывали Кормчей о греховных проделках брата Луки. Кормчая била евнухов-смотрителей посохом, злобно приговаривая: «Ваше ли это дело судить, ваше дело смотреть и докладывать мне обо всем, не то отправлю на послушание на коровник или дрова заготовлять». Скопцы тот час падали в ноги старице и просили прощения. Но через некоторое время все повторялось заново. Кормчая знала все о жизни Белых Голубиц, потому что сама юницей была оскоплена.
Тверд и верен был Лука в исполнении всех наказов старицы, зная и боясь ее чувствительности и прозорливости. Все знала старица про дела и слабость брата Луки, но не трогала его, потому что без него осиротеет Корабль. Не зря немой Василек воет и мычит целыми днями, когда уходит из Корабля брат Лука по каким-нибудь общинным делам.
Лука таился и старался не думать, находясь возле старицы, про обет, данный Богу и православному священнику Василию, что никогда на Корабле от него не понесет ни одна девица.
Уже через несколько часов был Лука в доме председателя. Встретили брата Луку ласково.
Не зря у жены председателя с само утра чесалась левая ладонь – к деньгам, к чему ж еще.
Пили чай по третьему заходу, а брат Лука молчал. Председатель и жена его нервно пересматривались меж собой. Брат Лука подумал: «Самая пора начинать разговор».
Почти не торговались, о цене сошлись сразу, – и по рукам. Председатель побежал в контору выписывать документы, а жена его повела брата Луку к ссыльной еврейке.
Около дома Фриды брат Лука остановился, стал лицом на восход солнца и что-то стал шептать, постукивая посохом по земле. Жену председателя от этого бормотания и звука, исходящего от земли, как ветром сдуло.
Брат Лука вошел в сенцы и постучал в дверь. За дверьми кто-то негромко мягким голосом сказал: «Войдите».
Перед Лукой стояла черноволосая высокая, худая женщина. В ее глазах Лука прочел грусть и настороженность. Он вспомнил строгий наказ Кормчей и сразу оценил Фриду: «Женщина еще молода и красива и на роль Марии подойдет исключительно. Но этому никогда не бывать! Я исполню свой обет, данный Богу и православному священнику. А старица не посмеет ввести Фриду на общинное радение, да и сама, эта интеллигентная женщина, пойдет ли на такое унижение?»
Фрида встретила бородатого мужика настороженно. Но через минуту, лишь только дотронулся брат Лука своими руками до рук Фриды и посмотрел ей прямо в глаза, все изменилось. По телу женщины прошла теплая волна. Стало легко на сердце и радостно. Брат Лука отвел глаза. Фрида, почувствовав себя свободной от цепкого взгляда, чуть не упала.
Брат Лука, не спеша, все рассказал. Но рассказал ни больше и ни меньше, повторил почти слово в слово, как наказывала ему старица. Фрида, зная тупость и самоуверенность Пейши, поверила всему и согласилась пойти с братом Лукой.
Перед уходом Фрида встретилась с Мойшей и тихонько спросила у него: «Мойша, я думаю, что у тебя хватило ума часть золота захватить с собою?» - «Ну, взял пару камней готовых и пару сырых. А что?». Фрида объяснила Мойше, что можно выехать из этой пропасти, но нужно заплатить. «Вай, вай, Фрида, что ты говоришь? Кому я могу предложить выкуп? Уже с того момента, как мы приехали сюда, я чувствую чей-то цепкий взгляд. С ножом не расстаюсь. Страх!». Фрида познакомила Мойшу с братом Лукой.
Брат Лука, переходя речушку, подхватил Фриду на руки и перенес ее на противоположный берег. От мужской силы, исходящей от брата Луки и приятного запаха, у Фриды закружилась голова, и все тело покрылось испариной. Брат Лука еще на средине реки по дыханию Фриды все понял. В кроне дерева, которое стояло на самом берегу речушки, не переставала чирикать доселе не известная Фриде птица…
Брат Лука исполнил наказ старицы и даже выполнил то, чего нужно было добиться от еврейки в течение месяца.
Брат Лука нес старице два больших брильянта, которые дал ему Мойша.
«В последнее время не притесняет меня старица. Дозволено многое мне. Знает свою выгоду», - шел, размышляя Лука, часто дотрагиваясь до кармана, где в платке были завернутые два бриллианта. Он знал, зачем Кормчей и Белым Голубям эти драгоценные камни.
Обратная дорога на Корабль была долгой. Брат Лука жалел слабую, хрупкую женщину. Отдыхать останавливались еще несколько раз. Отдыхали подолгу. Куда спешить?
Борю перенесли в горницу в сонном состоянии. Когда он проснулся, то почувствовал, что около него кто-то лежит и держит на его ране траву.
Прошел месяц. Ольгу вызвала Кормчая на малый совет, который был в светлой горнице. На совете присутствовали все скопцы и несколько голубиц преклонного возраста.
Ольгу посадили около окна. Совет молчал. Все всматривались в лицо Ольги. Этими днями девице нездоровилось, подташнивало, и кружилась голова.
Брат Евфимий встал, поклонился Оленьке, потом Кормчей и, обратясь к малому совету, молвил: «В воскресение собираем великий совет». Уходя с малого совета, все кланялись Оленьке.
Фрида никогда в своей жизни не знала такого обихода. Каждый день обед был из двенадцати блюд, каждый день меняли постельное белье, каждый день вечером брат Лука водил ее в жарко натопленную баню.
Брат Лука знал, что день и ночь за ними наблюдают Белые Голуби в потаенные глазницы, поэтому старался низко кланяться и без устали целовать ручки Фриды.
Фрида, возможно, и почувствовала что-то неладное, но брат Лука так затуманил ей ум, что она не вспоминала даже своего сына. Да и настойки из трав, которые подавались к кушанью, сыграли не последнюю роль в ее таком состоянии.
В воскресенье в большой молельне было столько народу, что негде было яблоку упасть. С ближних и дальних деревень пришли целыми семьями верные общине люди.
Около глухой стены без окон был размещен высокий помост, на котором стоял трон, обшитый золотыми и серебряными пластинами, украшенный незамысловатой резьбой. На троне сидела Ольга, на ней было платье, которое переливалось миллионами разноцветных бликов. На голове у девицы была одета диадема.
Народ строго по очереди подходил к помосту и на коленках поднимался по ступенькам к девице, целовал ее туфельку и оставлял ей свои приношения.
Кто-то из пришедших мужиков в экстазе упал на пол, и в молельне раздался неистовый крик, вся община начала свое моление, которое пришло из седой старины.
В то время, когда на Корабле проходил великий совет, который постепенно перешел в радение, Фрида и ее сын Боря ехали в поезде к новой неизвестной жизни.
Город Одесса. Осень 1949 года.
Борина мама заболела тифом. Она лежала на кровати за ширмой. Боря слышал, как мама в бреду звала брата Луку…
Боря похоронил свою маму…
Через несколько дней после похорон родственница, у которой он жил, намекнула Боре, что ему нужно искать свой путь в жизни. В тот же день Боря собрал свои вещи и ушел…
Город Минск. Июнь 1970год.
Около филармонии на скамеечке сидел парнишка. Одет он был в черные брюки и в белую рубашку. Туфли из крокодильей кожи с удлиненными носами. На правой руке были необычно большие часы, а на левой руке был браслет в виде змеи из черной кожи. Глаза змеи на солнце переливались ослепительным бриллиантовым блеском. Белая рубашка усиливала южный загар. Парнишка был худой. Воспаленные глаза смотрели вдаль. Он не обращал внимания на происходящее вокруг, а о чем-то напряженно думал.
Рядом прошел автобус. Водитель, видимо, сильно надавил на газ, и произошел хлопок, который был похож на выстрел. Парнишка вздрогнул, но увидев автобус и клубок черного дыма, понял, что опасности нет, встал и, не спеша, пошел…
Вот уже две недели прошло, как парнишка демобилизовался из рядов Советской Армии.
Анатолий, будучи еще в армии, решил: «Вернусь домой, узнаю, где есть монастырь, и уйду в обитель Богу молиться»…
Когда человек не обладает полной информацией по тому или иному вопросу, всегда на его жизненном пути возникают непреодолимые преграды. Так случилось и с моей мечтой после армии пойти в монастырь.
После демобилизации из армии погостил две недели у родителей и уехал в Минск.
В Минске проживала мамина сестра Александра Порфирьевна. Родственники по необходимости обращались к ней за советом. Иногда она сама вмешивалась в дела родственников и всегда учила, как нужно жить, как поступать.
С самого детства Александра Порфирьевна обладала аналитическим умом. Во время войны немецкая администрация записала ее в список детей, которые должны быть отправлены в специальный лагерь для носильного изъятия крови. Для детей это было равносильно смерти. По пути в лагерь она смогла убежать, обойти стороной все немецкие заставы и вернуться домой.
Решил ехать к ней за советом…
Александра Порфирьевна внимательно выслушала меня и спешно стала собираться: «Будь дома. Вернусь и на твои все вопросы дам полный исчерпывающий ответ».
За окнами Минск. В квартире слышится постоянный грохот трамваев. Закрыл форточки. «Как люди живут в городах?» Начал молиться.
За молитвой время прошло быстро. Александра Порфирьевна вернулась. Часа два она рассказывала мне о жизни в монастыре, об учебе в семинарии: «Более правильно нужно поступить следующим образом: вначале окончить семинарию, академию, а потом идти в монастырь». В конце разговора Александра Порфирьевна сделала строгое лицо и твердым голосом сказала: «Тебе, Анатолий, нужно на время забыть о семинарии и монастыре. Если ты пойдешь по этому пути сегодня, то отца твоего уволят с работы и опозорят. Ожидай время, когда отец твой уйдет на пенсию, и тогда потихоньку без суеты воплощай свои мечты в жизнь. Советую тебе зря эти годы не терять. Возможно, через несколько лет твой взгляд на жизнь поменяется, поэтому советую тебе получить светское образование. Поступай в учетно-плановый техникум, который находится в городе Молодечно. Преподавательский состав в техникуме крепок, а некоторые преподаватели имеют хороший жизненный опыт. Если будешь внимателен, то сможешь кроме учебной программы почерпнуть мудрость житейскую, которая в дальнейшем пригодится.
Директор техникума Малинкович Вениамин Львович не только успешный администратор, но и грамотный преподаватель. Он интеллигентный человек. Вениамин Львович организовал хороший быт студентов. По его инициативе налажен контроль над питанием студентов. Ребятам из бедных семей оказывается финансовая помощь, а также дается возможность заработать. В общежитии на каждом этаже стоит телевизор, в здании техникума имеются различные наглядные стенды, есть хорошая библиотека. Техникум постоянно посещает множество делегаций для приобретения управленческого опыта не только из Белоруссии, но и из других республик…
Так, что мой совет: поступай только в Молодеченский учетно-плановый техникум»…
Во второй половине дня вернулся с прогулки по столице, позвонил Александре Порфирьевне на работу и сообщил ей, что обдумал ее предложение и согласен поступать в Молодеченский учетно-плановый техникум.
На следующий день Александра Порфирьевна поработала над моей внешностью…
Провожал меня на электричку мой дядя Владимир Порфирьевич, брат моей мамы. «Приедешь в Молодечно – и сразу в техникум. На первом этаже учебного корпуса тебя будет ждать Хараш Борис Григорьевич. Ты его узнаешь сразу – у него нет левой руки. Он поможет тебе решить вопрос с общежитием. Подавай документы на плановое отделение...»
Когда вошел в учебный корпус техникума, в вестибюле около окна стоял высокий мужчина, у которого отсутствовала левая рука. Подошел к нему, но не успел даже поздороваться, он взял меня за плечо и, смотря мне прямо в глаза, спросил: «Анатолий Попов?» – «Да». – «Пойдем знакомиться», - и он повел меня в кабинет. Успел прочесть вывеску: «Значит к директору». За столом сидел седой человек: чистое, худое, интеллигентное лицо. Подумал: «Лицо непьющего, лицо аскета и умного человека».
Вениамин Львович предложил сесть и сразу спросил: «Почему у Вас такие воспаленные глаза?» - «Мне иногда приходилось в армии спать прямо в песке, я также испытал на себе, что такое песчаные бури», - спокойно ответил на заданный вопрос. Разговор сразу оживился. Мне было комфортно и, казалось, как будто мы давно-давно были знакомы с этим седым интеллигентным человеком. Разговор длился около часа. Вениамин Львович обратился к Борису Григорьевичу: «Прикрепите Анатолия к Тамаре». Потом повернулся ко мне: «Тамара поможет Вам сегодня сдать документы и оформиться в общежитие. Завтра она свозит Вас в районную больницу к глазному врачу. Я позвоню, и он Вас примет. А послезавтра и последующие дни она позанимается с Вами по математике и литературе. В армии Вам было не до учебы. Нужно освежить знания». Поблагодарил Вениамина Львовича за проявленную заботу ко мне.
Только потом узнал, что каждого парня, который поступал в учетно-плановый техникум, водили к директору. Он выбирал, кто из них возглавит профсоюзную организацию техникума. Жребий пал на меня.
Тамара была студенткой техникума. Поступила она на базе восьми классов и ей оставался до окончания техникума один год. Она была высокой девушкой с русыми волосами, широкими бедрами, а вот лицо было дробное. Она без остановки что-то рассказывала, махая руками. Говорила и не обращала внимания, слушаю я ее или нет. В общем, терпел ее, как мог. А вот когда начали готовиться к экзаменам, закрывшись в аудитории, сразу понял, что она прирожденный математик. И уже не казалось мне лицо ее дробным. Занимались каждый день.
Когда учился в техникуме, Тамару не забывал, иногда приглашал ее в кино или прогуляться в парке. Выручали друг друга финансово. Подготовка к экзаменам так сблизила нас, что мы не могли полностью порвать наши отношения.
Тамара на следующий год окончила техникум и уехала, оставив мне на проходной общежития очень хорошее по содержанию письмо…
Во время учебы, будучи председателем профсоюза, мне приходилось часто решать общие вопросы с заведующим дневным отделением Борисом Григорьевичем и директором техникума Вениамином Львовичем. Могу сказать, что они искренне отдавали себя работе и старались, чтобы этот механизм под названием Молодеченский учетно-плановый техникум работал, не только четко и качественно, но шел немного впереди таких же учебных заведений. Кому-то не понравился такой свободный стиль руководства, и поэтому нашли причину, и сняли все руководство техникума.
Мне сообщили, что я должен отчитаться на партийном собрании техникума о продельной работе профсоюза. В ответ сказал: «Я не состою в Коммунистической партии и поэтому перед ней не собираюсь отчитываться». Меня предупредили, если отчета не будет, в тот же день я буду отчислен из техникума. Ну, уж я постарался, написал большой и нудный доклад. Если спокойно, не спеша читать его, то чтение займет не менее двух часов.
Экономику вела у нас незамужняя, постоянно чем-то недовольная, Валентина Филипповна. Перед партийным собранием она на занятиях каждый день меня опрашивала по всему пройденному материалу, и если я из десяти вопросов не отвечал на один вопрос, она становила мне двойку.
Когда читал доклад, меня несколько раз останавливали и просили читать быстрей.
Слово взяла Валентина Филипповна и предложила снять меня с председательства за неуспеваемость и за частое финансирование «огоньков» из профсоюзной кассы.
По полной программе отыгрался за не справедливо поставленные двойки. В детстве много прочел патриотической литературы о войне, где на первой линии были только коммунисты, и прочел почти все труды Ленина, поэтому я нашел те слова, которые вывели из психологического равновесия Валентину Филипповну. Сидела она, опустивши голову, лицо ее было красное и потное.
В конце выступления сказал: «Подберите себе другого председателя».
«Огонек». В субботу каждая группа готовила вечер со сладким столом, песнями и танцами. Проводили «огонек» в студенческой столовой. Это было правильно. Все студенты оставались в техникуме и не шли вечером в город.
Был слух, что при снятии руководства вменялось ему в вину также и организация «огоньков». Как бы там ни было, но при новом руководстве «огоньки» отменили. В техникуме стало сумрачно и неуютно.
Малинкович Вениамин Львович до конца учебного года преподавал, а потом уехал в Москву и стал работать в Центросоюзе в финансовом отделе. У него случилась беда с сыном. Вскоре Вениамин Львович умер.
Хараш Борис Григорьевич уехал в Вильнюс.
Сентябрь 1971 года.
Начался учебный год.
Однажды в первую половину сентября вечером пошел в город купить напитка «Дюшес». Когда подходил к универсаму, меня кто-то окликнул. За железно-бетонным электрическим столбом стоял высокий мужик и махал мне рукой, чтобы я подошел. Вошел в темноту и присмотрелся, кто же это мог быть? «Неужели, Анатолий, не узнаешь меня?» В ту же минуту узнал. За столбом стоял Борис Григорьевич Хараш. Подошел, и мы обменялись крепким рукопожатием. Разговорились. Почувствовал, что он рад встрече. И мне эта неожиданная встреча была по сердцу. «Вот приехал попрощаться с друзьями. Позвонил одному, позвонил другому, но никто не пригласил зайти. Видимо, уже знают, что уезжаю в Израиль. Я не осуждаю их, каждый боится за себя, за свою семью. Вот, Анатолий, деньги, купи мне бутылочку «Пшеничной» и хорошей закуски. Купи для себя, что желаешь из спиртного». Когда немного отошел, вдогон Борис Григорьевич крикнул: «Возьми две бутылки «Пшеничной» и не забудь взять бумажных стаканчиков».
Отоварился. Для себя купил две бутылки «Рислинга» по цене один рубль и две копейки. Было когда-то такое сухое вино с осадком в каждой бутылке, натуральный продукт, экологически чистый. Это потом научились очищать сухие вина бензолом, который является ядом. Дополнительно купил любимого «Дюшеса» – грушевый газированный напиток.
Неподалеку был переулок, в конце которого был тупик. Там рос густой сиреневый кустарник, где стояли небольшой столик и скамейки. Пенсионеры в этом укромном месте летом целый день играли в домино. Вот в этом месте мы с Борисом Григорьевичем и остановились.
Всю ночь длилась беседа. Говорил в основном Борис Григорьевич. Когда он рассказал о том, что его родители выкололи ему тушью с внутренней стороны бедра в складке код и шифр, по которым в Швейцарском банке без всяких дополнительных документов можно получить или переложить деньги на другой код и шифр, подумал: «Вот до чего доводит водка. Человек теряет контроль над собой, чувство безопасности и бдительность». Здесь же дал слово себе, что никогда не буду пить.
Из разговора Бориса Григорьевича понял, что ему не хочется никуда ехать. Если бы его не сняли с должности в Молодеченском учетно-плановом техникуме, он бы никуда не поехал. «Пусть бы ехали мои дети. Жил я здесь в Молодечно в достатке. Квартира, работа и друзья. Там взаимоотношения людей совсем иные. Там только семья и все, и никаких друзей. Знаю, что на чужбине изнутри постоянно, не переставая, грызет ностальгия. Еду туда, потому что так сложились житейские обстоятельства. Да и ради детей.
Родительские вклады со временем могут перейти в собственность банка. Когда думал об этом, постоянно получал стресс. Нужно разрубить этот Гордиев узел навсегда, чтобы не было на душе постоянной тревоги и беспокойства, чтобы не было совестно перед покойными родителями. Ведь пропадал труд нескольких поколений»…
Оказывается, едут они семьей не в какой-то там Израиль, конечный пункт назначения совсем другой. В столице Австрии Вене они будут ждать визу на въезд в Канаду на постоянное жительство, климат в которой почти такой же…
Перед рассветом Борис Григорьевич задремал. Когда стало светло, заметил, что он пополнел, постарел, под глазами мешки.
Борис Григорьевич проснулся, выпил газировки.
«Пойдем, проведешь меня, здесь недалеко стоит легковой автомобиль. Нанял, хотел попрощаться с друзьями. Но не вышло»…
На прощание он сказал: «Анатолий, если сумеешь выбраться за границу, приезжай в Канаду. Куплю тебе где-нибудь на юге квартиру и на жизнь дам, только приезжай. Буду к тебе приезжать, греться на солнце». Последнее сказанное принял за шутку. «Кто же это Родину бросает за кусок «белого хлеба?»…
В конце учебного года по техникуму прошел слух, что Борис Григорьевич уехал в Канаду, что он очень богатый. Как будто часть своих сбережений он вложил в военно-промышленный комплекс. В общем, владеет фабрикой по пошиву воинского обмундирования. Но главная новость, это то, что он, как будто, будучи за рулем в не трезвом состоянии, не справился с управлением и разбился насмерть. Не верил этим слухам о смерти Бориса Григорьевича: как же однорукий человек может управлять автомобилем? Это обман.
Железный занавес рухнул.
Настало новое время. Открыли границу для простых людей. Народ мог свободно ехать к своим родственникам или просто съездить на курорт и отдохнуть.
Осуществил давнишнюю мечту: съездил в Варшаву.
Мечтал пройтись по старой Варшаве, где когда-то служил в войске мой прародитель по материнской линии, житель Великого Княжества Литовского, и жена его, коренная жительница Варшавы …
В Варшаве вспомнил о Борисе Григорьевиче.
Зашел в посольство Канады. Поговорил с секретарем посла. Она объяснила мне, что Канада очень большое государство, и не так просто найти человека в нем. Чтобы обратиться в агентство на территории Канады, нужны не малые деньги. В вестибюле посольства она показала рукой на стеллажи с телефонными книгами и сказала: «Есть другой путь, дешевле и результативнее. Знаете фамилию, имя и отчество, садитесь и ищите телефон Вашего знакомого. Можете приходить в посольство каждый день»…
Вот и закончилась вся история про еврейского мальчика Борю.
Уважаемые читатели, кто читал и знает о жизни и вероучении Хлыстов, тому будет понятна и интересна моя статья.
Комментариев нет:
Отправить комментарий